этой оценки. Действительно, мозги у Монна немножко набекрень. Самые несовместимые понятия и явления легко укладываются в его черепной коробке. Помню, он как-то на днях восторженно говорил о Карле Либкнехте, Розе Люксембург и Эрнсте Тельмане336.
– Да, это настоящие вожди рабочего класса. Тельмана я много раз видел и слышал. Хороший человек. Он любим всем немецким народом. Ах, если бы Тельман был у власти, этой войны, конечно, не было. Ты знаешь, Шош, в 1914 году был убит мой отец, и я остался сиротой. Страшно подумать, что эта война может осиротить мою восьмилетнюю дочку.
Монн печально склонил голову. Потом он снова поднял ее и патетически воскликнул:
– Кришь ист никс гут. Унд варум золлен вир кемпфен? Ду бист арбайта, ишь аух арбайта. Альзо вир зинд бруда. Аба заг эмоль, Шош, варум кришь, варум кришь?337
– Я, я, Монн, варум кришь?
Монн смущен вопросом. Он не знает, что ответить. Но, подумав немного, уверенно утверждает:
– Во всем виноваты евреи. Это они затеяли войну.
– По-твоему, Монн, все евреи – сторонники войны?
– Все без исключения, потому что все они капиталисты..
– Стало быть, Карл Либкнехт и Роза Люксембург тоже капиталисты и поджигатели войны?
– Что ты, Шош, наш Карл и наша Роза всю жизнь боролись против войны, всегда выступали за мир между рабочими всех стран.
– Но ведь они – евреи.
– Нет, Шош, Либкнехт и Люксембург – чистокровные немцы.
– Евреи, Монн.
– А я тебе говорю, Шош, немцы. Не веришь? Подожди, я сейчас спрошу у Фрица Штайнбрешера – он знает.
Через три минуты Монн возвращается.
– Ты прав, Шош, они – евреи338. Впрочем, это не имеет никакого значения. Кто бы ни были по национальности Карл Либкнехт и Роза Люксембург – они наши учителя и подлинные вожди германского пролетариата!
Тут Монн делает головоломный скачок, заканчивая свою реплику аффектированным восклицанием:
– Ишь бин кайн фашист, аба ишь штербе фюр майн фюрер!339
Монн все-таки добился некоторого облегчения для нас. Со вчерашнего дня барак стали запирать с помощью особого приспособления, исключающего необходимость плотно сдвигать обе половинки раздвижной двери. Сквозь образовавшуюся щель нельзя просунуть руку, но можно мочиться в парашу, стоящую снаружи. Другая параша с крышкой ставится внутри помещения.
Стало лучше еще и потому, что через щель в барак проходит некоторое количество свежего воздуха.
Утром выдали новые кандалы340. Они тяжелы и неудобны, ибо выдолблены из цельного куска дерева. К тому же эти гольц-пантоффель (так их называют немцы) спадают с ног и сильно стучат341.
В полдень явился фотограф из гештапо. Посадив пленягу на табуретку, он совал ему в руки большую черную дощечку (30 × 40 см), которую заставлял плотно прижимать к груди. На дощечке мелом выведены фамилия и номер.
Голод подретушировал наши лица: молодые красивые парни выглядят дикими людьми. Конечно, приложит старания и фотограф-гештаповец. Очень возможно, что эти снимки поместят в немецком журнале с подписью: «Типы