и долго со смаком жует.
– Мишка, – раздраженно говорит Саша Романов, – перестань! Прекрати свои фрицевские штучки. Кушай по-русски, а то сброшу с лавки.
– А тебе какое дело? Моя пайка, ем как хочу.
– Противно смотреть на твои немецкие манеры, точно фрауя319 какая. Ты, наверно, не русский, а фольксдойч.
– Сам ты фольксдойч. А вот назло тебе буду есть как фройляйн.
– Ну и упрямый же ты осел. А ну, слазь с лавки!
Машкина спихивают на пол. Однако эта мера не помогает: он упорно продолжает свое колдовство с пайкой.
Садо (Васько), получив пайку, тут же прячет ее за пазуху, садится на корточки и сосет пустую трубку. С двумя вещами Садо не расстается: с котелком и с трубкой. В котелок он получит митагсбаланду и понесет ее в цех, маскируя себя и свое богатство. Потом сюда же вольют его вечернюю порцию. Садо поставит котелок на печку, всыпет сюда же искрошенную пайку и долго-долго мешает варево, подливая все время воду. Когда в 20‐00 прогонят в барак и запрут, кончится сейрам и начнется байрам320 Садо.
Прячет пайку и Верченко. В будни он совсем не ест хлеба. Зато к воскресенью у него накапливается семь паек. Вот тут-то и наступает для Верченко великдень321.
Но всех превзошел Гарасим Самборский. Сей охохлаченный поляк совсем не ест хлеба.
Чому?
Тому, шо вин дуже «мондрый»322. Вин бажае усих перемондрить: и нимцив, и русских, и навить смерть. Думка у його така: як переможе Гитлер – купляю соби хату на Украини; як переможе Сталин – купляю хаус у Нимечини та заживу бауэром. Так чи нэ так, а усё гарно323.
Вот он и продает пайки, получает финики. Копит гроши для покупки хаты чи хауса. Скоро месяц, как Гарасим не прикладывался к пайке, питаясь одной баландой. Оголодал, отощал, а не сдается. Видно, вправду говорится, что мечта сильнее смерти.
А хлопцы издеваются над ним:
– Слышь, Гарасим! Говорят, что все хохлы больно хитрожопы. А уж хитрожопее тебя, почитай, нигде на свете нет.
Не так давно мы ругмя ругали Немечину еще и за то, что зябли днем, дрожали от холода ночью. Браним ее и теперь, но уже за удушливые ночи. Мы изнываем, гибнем, сходим с ума. Нет предела нашим мукам.
Яркое солнце накаляет за день крышу и стены. В запертый барак свежий воздух не поступает, ибо единственное окошечко с железной решеткой закупорено. Так как кубатура барака 60 м3, а напихано в него 50 пленяг, то на каждого приходится 1,2 м3. Открытая параша-кибель слишком мала для 50 человек. К середине ночи она наполняется до краев. Вонючая жидкость разливается по выщербленному цементному полу, подтекает под койки, забирается во все щели. Напоенный ее парами горячий воздух душит нас всю ночь напролет. Нечем дышать, некуда скрыться, негде преклонить голову свою.
О, если бы покой был на земле,
О, если бы покой найти в земле!
О. Хайям324
В журнале «Die Woche» за 1888 г., добытом мною в вошебойке, прочел роман о Евгении Савойском: Prinz Eugen – der edle Ritter325. Автор пишет, между прочим, о тактике «голой пустыни» или «выжженной земли», которую в XVII веке применили французы.