лушпайками, он чуть не кончился.
– Ей-богу, Георгий, это какая-то отрута281. Ведь так недолго отдать концы.
А Вареник ест да похваливает:
– Ешь, Беломар, поправляйся. Добрый жир. Такого бы нам побольше.
– Дайте-ка посмотреть, что за жир.
Вареник протягивает банку из белой глины. Внутри – светло-коричневая жирная масса. На этикетке: «Salbe, für äusseren Gebrauch»282.
– Ну что, Георгий?
– Ничего…
– Значит, добрый жир – можно пользоваться?
– Вполне. Это лучшее средство от чесотки283.
– Ну ви гут?284
– Прима, Фриц, вундершен285.
– Зо?286
– Яволь287.Так нам хорошо, так расчудесно, что до Нового года все подохнем здесь.
Фриц смотрит mitleidig288 и качает головой.
– Знаете, Шош, если победит Россия, вы вернетесь домой. Но если верх возьмет Германия, родины вам не видать.
Конечно, это истина. Кто же станет ее оспаривать? Однако слова Фрица чуточку меня покоробили. Собственно, не сами слова, а тон откровения, прозвучавший в них. Дескать, ты не совсем отчетливо представляешь это, потому что русский! Вот Фриц Штайнбрешер хорошо понимает обстановку, ибо он немец.
Многие немцы заражены идеей превосходства германской нации над другими народами Земли. Зараза проникла даже в умы антифашистски настроенных рабочих. Нет-нет да и сорвется у них с языка:
– Чистоплотнее немца нет никого на свете, умнее тоже. Немецкий рабочий – самый трудолюбивый и высокопроизводительный рабочий в мире.
Геббельс и Лай289 играют на этой струнке.
Скрипнула дверь, ведущая из конторы в цех.
– Руе, шеф киммт290, – шепчет встревоженный Педа по прозвищу Сакрамент (у него с языка не сходит «Sakramento noch emol»291, поэтому мы дали ему эту кличку).
Немцы истово застучали молотками, засуетились около своих рабочих мест.
В цех вваливается туша, именуемая «Хер шеф Кишлер»292. Это высокий старик с оплывшей мордой, толстыми ляжками и гомерическим брюхом. Он едва влачит свои телеса, опираясь на суковатую палку.
Немцы подобострастно склоняют выи. Кишлер лает, подняв руку:
– Хайля!
– Хай Гитлер сдохнет! – громко произносит Саша Романов.
Шеф услышал. Кося глазом на Сашу, он что-то говорит обер-мастеру. Тот подлетает к Романову и, тыча в грудь ему кулаком, орет:
– Золль никс унзере дойче хитлербекенунгсгрусс анвенден. Мусс иммер заген: «Гутен морген одер гутен таг, майн либер херр шеф». Ферштанден?293
– Ист аух фауленца, – кричит шеф, – нексте цво вохе хальбрацион унд кайн табак!294
Продолжая «физит», как говорят немцы, шеф остановился перед станком, на котором работает 15-летний лерлинг295 Хайне. Вдруг Кишлер взмахнул палкой и, громко бранясь, ударил Хайне по правой руке, потом по левой и, наконец, по спине.
Оробевший малец понурил