На улице уже сгустились сумерки, и зажглись редкие фонари. Где-то вдали яростно разлаялись собаки, играла музыка. Вечерняя деревенская жизнь, что вызывала у меня лишь зевоту. Ещё и дорога оставила отпечаток усталости. Хотелось добраться уже до особняка, закинуть в рот с дюжину бутербродов и лечь спать.
Ещё одну остановку я сделал на набережной, когда проезжал мимо утёса. Я вышел из машины, чтобы глянуть на маяк поближе. В подступившей темноте он выглядел зловещим обелиском между океаном чёрной воды и жалким островком искусственного света.
Меня магнитом тянуло проверить, открыта ли дверь, и я не удержался от соблазна. Прошёл по гравийной тропинке, мимо почерневшей от старости деревянной хижины. Наверное, там когда-то обитал смотритель. Следил за исправностью ламп, умирал от одиночества и сходил с ума от безделья. Наверное, он слушал затёртые пластинки на древнем проигрывателе, делил консервированную тушёнку со своим псом и, поглаживая того по загривку, рассказывал о наболевшем. Именно так я представлял себе жизнь ради света.
Маяк вблизи оказался куда больше, чем я думал. Старая, как мир, громада, уткнувшаяся стеклянным пиком в низкое небо. Краска потрескалась и обшарпалась, железные детали покрылись ржавчиной, а к двери вела крутая бетонная лестница со стёсанными ступенями.
Я поднялся, рискуя сорваться на каждом шагу, дёрнул за ручку и сильно удивился, когда дверь поддалась.
Внутри стоял спёртый сухой воздух. Зависшие пылинки в ужасе метнулись прочь от меня, а сонная тишина лениво заворочалась, отзываясь эхом на каждый шаг.
Я прошёлся по площадке, всматриваясь в темноту, но так ничего не разобрав. Несколько раз наткнулся на какие-то ящики, и только когда чуть не грохнулся, споткнувшись о первую ступень винтовой лестницы, вспомнил, что на телефоне есть фонарик.
При свете проявилось запустение. То, что я принял за ящик, было ржавым генератором, а в лестнице едва ли не половина ступеней отсутствовала. Путешествие натолкнулось на непреодолимую стену, и пришлось сдаться. Вернуться к машине, продолжить затянувшуюся поездку.
Одно только совсем не укладывалось у меня в голове. Маяк старый, очень старый, и настолько приметный, что не заметить его раньше я не мог. Так как же получилось, что в моей памяти не осталось о нём и блеклого следа?
В размышлениях об этом я проехал до конца набережной и свернул на просёлок, идущий к вершине холма. Там возвышался особняк, окружëнный сосновым лесом.
Глава 6
По извилистой дороге, покрытой хрустящим палым хвойником, я въехал на холм. В темноте особняк Виктора Бурина долго мелькал среди деревьев освещёнными окнами и показался целиком, лишь когда автомобильные фары полоснули по его розовому фронтону.
Я остановился у крыльца, но выйти сразу не решился. Требовалось немало сил, чтобы подавить стыд. Совершенно явственно я ощутил то безмерное одиночество, на которое обрёк старика. Особенно в такие вечера, когда вокруг кромешный мрак и слышен лишь шепот ветра. Не удивительно, что дяде уже голоса мерещатся. Тут и молодому рассудком подвинуться