холодно взглянул на меня и резко ответил:
– Рассказывал, и не раз. Вот только слушать ты никогда не умел.
Всё, что я смог сказать в ответ, было неискреннее:
– Ну, извини.
Но дядя и не думал обижаться. Просто сообщил, что ужин ждёт на столе и уже, наверное, остыл. А затем направился к двери.
Я ещё немного постоял у картины, зачем-то пытаясь уловить хоть самое мимолётное движение. Будто все персонажи притворялись и в любой момент могли вздохнуть или дёрнуться. А потом удивился, насколько отвык от подобных историй, раз стал таким впечатлительным, и покинул галерею, оставив жить полотна своей жизнью в кромешной темноте.
Я спустился на первый этаж, прошёл через гостиную, где единственным источником света был огонь в камине. Его мерцающие блики игрались на полированной поверхности рояля, на бесчисленных фигурках, статуэтках, вазах и канделябрах, расставленных повсюду. Дядя будто специально загромождал комнату бесполезной дребеденью, лишь бы не оставлять пустоту. Коль нет гостей, так пусть хоть пастушки и бюсты мёртвых поэтов послушают «Лунную сонату» в исполнении Виктора Бурина.
На подлокотнике одного из двух кресел, что стояли возле камина, я заметил зачитанный, склеенный малярным скотчем томик Сартра «Бытие и ничто», и закладок в нём было больше, чем иголок в подушечке. Всего секунду я колебался, не открыть ли, не поинтересоваться ли о чём дядя размышляет долгими вечерами, но всё-таки воздержался. Лишний раз забираться в дебри чьих-то умствований, да ещё и на ночь глядя мне не хотелось.
Ужин был накрыт в столовой, на огромном дубовом столе на двенадцать персон. Никогда не понимал, зачем здесь эта махина. В лучшем случае за ним сидело четыре человека, зато занимал он почти всю комнату. Оставшееся место отводилось серванту с коллекцией крепкого алкоголя.
Дядя сидел во главе стола перед тарелкой с отбивной, к которой пока не притронулся.
– Ты что, заблудился? Или в Москву ездил руки помыть? – недовольно пробурчал он, вооружаясь ножом и вилкой.
– Просто странно как-то, – примирительно сказал я. – Прошло столько лет, а всё на старых местах.
– Куда же оно денется?
Я пожал плечами и принялся за еду. Слишком сильно проголодался, чтобы продолжать разговор. Много времени на это не потребовалось. Всего десять минут, и от куска жилистого мяса осталась лишь лужица сока с поджарками.
Дядя ел гораздо дольше, тщательно пережёвывал каждый кусочек, потом неспешно протёр рот салфеткой и уставился на меня испытующим взглядом.
– Итак. Ты приехал, – произнëс, будто опыты начинал.
– Как видишь.
– Зачем?
– Ты же сам просил, письмо написал, не помнишь?
Я достал конверт, который на всякий случай взял с собой, и положил перед ним.
– Помню. Но я был уверен, что и в этот раз у тебя найдутся дела поважнее. Так что изменилось?
Дядя говорил с тем любопытством, с которым всю жизнь препарировал каждый мой поступок. А я вновь ощутил себя лабораторной крысой.
– Ты