.

но губы не слушались. – Ты, Лиза, трусиха. Тебя курица забодает.

      Он закрыл ставни, задернул желтые занавески.

      – Это все от темноты, от тишины, от ожидания. Ты не бойся. Бояться нечего. Мы сейчас и в гостиной осветим.

      Он принес ей платок.

      – Закутайся. Тебе холодно. Сейчас теплее, сейчас веселее станет.

      Он завел граммофон.

      – Вот и музыка. Вот и хорошо. Теперь светло, тепло и музыка. Разве тебе еще страшно, Лиза?

      Лиза сидела в углу дивана. Теплый платок лежал на ее застывших ногах. Глаза щурились от слишком яркого света, в уши врывались резкие звуки фокстрота.

      – Вот и не хуже, чем в дансинге. – Николай уже спокойно улыбался. – А чтобы совсем весело стало, хочешь, потанцуем, воробей?

      Он протянул к ней руки.

      Она уже была готова встать – чего ей бояться, в самом деле, – и вдруг увидела на стене тень от его рук, огромную, черную, безобразную тень. Черные руки будто протягивались к ней, длинные костлявые пальцы тянулись к ее горлу. Она прижалась к дивану:

      – Оставь меня, не трогай! Не трогай!

      Николай отшатнулся от нее:

      – Что? Что с тобой? Чего ты кричишь как резаная?

      Но Лиза продолжала кричать, с ужасом глядя на тень его все еще протянутых к ней рук:

      – Не трогай меня! Я боюсь! Я боюсь тебя!

      9

      Этот вечер прошел, как и все вечера, когда мать Кромуэля не выезжала, за чтением книг и обрывочными разговорами. В гостиной с камином и низкими мягкими креслами было тихо и уютно, как бывает в благоустроенном английском доме, а не в большой парижской гостинице.

      В половине одиннадцатого мать Кромуэля отложила книгу и встала с кресла:

      – Спокойной ночи, Кром. Идите спать. Уже поздно.

      Кромуэль тоже встал. Лампа под белым стеклянным абажуром бросала матовый свет на его взволнованное лицо.

      Мать внимательно посмотрела на него:

      – Что с вами, Кром? Вы как будто грустны. Здоровы ли вы?

      Кромуэль покраснел.

      – У меня болит голова, – сказал он тихо.

      Она приложила ладонь к его лбу:

      – Жара нет. Спите спокойно. Завтра все пройдет.

      Он молча поцеловал ее руку. Она коснулась губами его гладкой щеки.

      – Вам скоро уже бриться придется. – Она улыбнулась: «Вот и у меня взрослый сын». – Ложитесь скорей и не читайте в кровати.

      Она пошла к двери спальной, на пороге остановилась, кивнула ему и подождала, пока Кромуэль вышел в коридор и потушил свет в гостиной.

      «Какой он большой. Какой красивый. Мой сын».

      Белая простыня и лиловое одеяло были откинуты на широкой низкой постели.

      Она медленно разделась. Платье легло на кресло, длинная нитка жемчуга мягко стукнулась о замшевое дно шкатулки. Она сняла кольца, вынула серьги из ушей, причесала щеткой короткие волосы, взглянула в туалетное зеркало на свое красивое, холодное, еще молодое лицо, тонкую шею и белые плечи.

      «Я счастливая женщина, – подумала она смутно. – Мне так хорошо. Мне есть для кого жить. Для Крома».

      Она легла, вытянула