стенки к другой стенке, где было начало пути.
Где вершилось много деяний – и все совершались не мной,
Где я слышала много звуков, неведомых мне одной.
Время шло, и, слушая, поняла я речи родни.
И дом этот стал моим кровом, родными его огни.
Я играла с ребятами, и полон был каждый час
Радости, только радости, пока тихий день не гас.
И была между ними женщина высока и станом тонка,
Спелый ячмень – волосы, в них серебряная строка,
Добра и печальна с виду, как ныне помнится мне.
Что сказки нам все твердила вечерами уже, при луне.
Многих она ласкала, но из всех выделяла меня.
И вот раз, глубокой ночью, помню себя у огня.
Она меня разбудила, был страшен полночный мрак
И отнесла к помосту, где воин сидел и так
Ласково взял меня он и нежно обнял,
Что я наверно, заснула; чертог же вокруг молчал.
После, наверно, ушел он и, оставшись с женщиной той,
Помню луны блистанье, заливавшее весь покой.
Лампа висела над нами, вверх уходила цепь.
Она ее опустила, придерживая за крепь,
Потом налила внутрь масла – под тихий напев
Сладкая песнь завершилась… не лязгнув, не прогремев,
Лампа вверх устремилась, цепь дрогнула как змея…
– Так, – приметила кметиня, – эта женщина была до тебя Солнцем Чертога. А что ты помнишь потом?
И сказала девица:
Что было потом? Я помню орешник – там, за этой стеной,
Вокруг меня бегают дети, сорока над головой.
И взявши Холсан за руку, я с нею рядом иду
Ее поверяю слуху всю детскую ерунду
Теперь я зову ее мама и люблю всею душой.
Так было, и эта память всегда пребудет со мной.
Шло время, и я узнала и луг, и поле, и лес,
Одна и с подругами вместе открыла немало чудес.
Но приемной мне матерью стала та, былая Холсан,
А отцом воитель могучий – тот, что в отчимы племенем дан.
Древний Вольфингов род любовью не обделил меня.
Но кровной родни меж ними все же не знаю я.
Тут улыбнулась кметиня и так сказала:
– Действительно, у тебя не отец, а отчим, но он любит тебя.
– Истинно так, – согласилась Холсан. – Мудра ты. Скажи, не пришла ли ты затем, чтобы объявить мне, кто мои мать и отец, и к какому племени я принадлежу?
Старуха ответила:
– Разве и ты не мудра? Разве не ведомо грядущее Солнцу Чертога Вольфингов?
– Ведомо, – сказала девица, – и все же ни во сне, ни наяву не видала я другого отца, кроме приемного; но знаю, что матерь мою мне еще суждено встретить во плоти.
– И хорошо это, – молвила кметиня, еще более умягчившись лицом. – А теперь поведай мне о том, как жила ты в Чертоге Вольфингов, каково тебе было там?
Сказала тогда Холсан:
Жила я под кровом Вольфингов шестнадцать весен и лет,
И меня полюбили родичи, защищали от гроз и бед.
В дорогие одежды рядили, но к Богу вела тропа,
И одинокой стала в скитаньях моя стопа,
Нет, я зверей