вдруг взяла маму за руку и, глядя старухе в глаза, согласилась быть и экономкой, вести хозяйство. Плод мезальянса, так всегда называла ее злобная Бабушка, а Мадаленна только угрюмо смотрела в потолок и сжимала зубы, а Аньеза плакала от боли и бессилия.
– Не беспокойся, мама, я разберусь с этим. – Мадаленна быстро поцеловала Аньезу и уселась в кресло. Аньеза присмотрелась к платью дочки; она определенно его уже видела на ней когда-то очень давно.
– Милая, я помню откуда-то этот сарафан.
– Да, я нашла его сегодня с утра. – рассеянно отозвалась Мадаленна; цифры отчаянно не хотели складываться вместе. – Не нравится?
– Очень нравится. Только ты ведь знаешь, как Бабушка относится к подобному…
– Я переоденусь.
Хуже цветов миссис Стоунбрук ненавидела старую одежду и требовала, чтобы каждый день и Аньеза, и Мадаленна появлялись непременно в новых нарядах, даже не задумываясь, откуда они смогут их взять. Подобное самодурство изводило Мадаленну, и она давно бы сказала все, что думала об этом, если бы не указания доктора и опасность в виде еще одного припадка. Мадаленна не любила Бабушку, но желала ей только здоровья.
– Ты вчера была на пристани?
Мадаленна была готова и одновременно не готова к этому вопросу. Она знала, что Аньеза спросит ее об этом, но понятия не имела, что сказать. Врать она не могла, а сказать правду было слишком неудобно.
Мама ни словом, ни делом ни разу не намекнула, что ей не нравились эти визиты, но Мадаленна все равно чувствовала что-то неладное; ей казалось, что каждый раз Аньеза отпускает ее нехотя.
– Нет.
– Значит, снова в теплицах?
– Да.
Аньеза отложила ножницы и подсела к Мадаленне. Коса ее растрепалась, и, как бы Мадаленна не старалась упрятать отросшую челку в прическу, та падала на виски небольшими завитками, от чего она всегда напоминала Аньезе одну из девушек Россети или Данте; абсолютно средневековая красота.
– Тебе не нравится, что я хожу в теплицы? – прямо спросила Мадаленна.
– Нет. – улыбнулась Аньеза, поправляя сарафан.
– Значит, тебе не нравится мистер Смитон?
– О, нет! Он замечательный человек!
– Тогда я не понимаю, мама. Почему ты всегда огорчаешься, когда я ухожу?
Мадаленна внимательно посмотрела на маму и внезапно заметила две маленькие морщинки около глаз. Обычно такие у всех людей появлялись от смеха, но Аньеза Стоунбрук была исключением.
– Милая, я просто боюсь, что привяжешься к этому человеку. Боюсь, что…
– Что он умрет, и я буду по нему горевать? – твердо спросила Мадаленна. Наконец она смогла произнести это вслух, и, оказывается, это было сложнее, чем она могла предположить.
– Да.
– Наверное. Наверное, так и будет. – пожала плечом Мадаленна. – Но без мистера Смитона… – что-то вдруг встало посреди груди, и Мадаленне вдруг показалось, что она сейчас захлебнется чем-то очень соленым. – К тому же у него почти никого