было добраться до сада, до свежего воздуха, и тогда, она точно это знала, все стало бы хорошо. Мадаленна вышла на веранду по памяти, не разбирая дороги – все стало каким-то мелким и расплывчатым и, завернув влево, почти упала на мягкую траву. Клевер еще сладко пах, ветер мягко обдувал ее мокрые щеки, и постепенно дурнота стала спадать, и она смогла приоткрыть глаза. Впервые в жизни она пожалела о своем одиночестве. Сейчас ей был нужен человек, с которым она могла бы помолчать, который бы ее понял. Это был эгоизм – требовать ближнего только для своей выгоды, но Мадаленна ничего не могла с этим поделать. Ей показалось, что на этом поместье время и мир закончились; больше ничего не было, кроме душного дома и кованых ворот, и куда бы она не пошла, всюду натыкалась бы на букву «С». Да, ей был нужен человек, который не упрекнул бы ее в ненависти к другому, и ничто другое не было более невозможным, ибо ни один из ее знакомых не мог понимать того, что творилось за белыми мраморными стенами. Ее приятели жили в милых двухэтажных домах, выкрашенных в синий и зеленый; они ходили в университет, каждое воскресенье играли в настольные игры, а каждое лето ездили в Италию на своих семейных «Фордах», и кто бы захотел слушать о том аду, который творился около высоких золотых колонн, когда война отгремела пятнадцать лет назад, и каждый день сулил праздник и наслаждение. Мадаленна закрыла лицо руками и медленно задышала; от невыплаканных слез глаза горели еще сильнее, а ее мотало из стороны в сторону от бессилия. Все решено за нее – таким было ее оправдание многие годы, и она сама этого не понимала. Она смирилась с жизнью в особняке, смирилась с тем, что ее никогда не отпустят в Лондон, значит, смирится и со свадьбой. Хильда представляла ее женой Джона – вечно озабоченной, вечно снующей туда-сюда, помнящей о благородстве Бабушки, забывшей об университете и искусстве. Значит, такова ее судьба – быть погребенной заживо в этом доме, не узнать другой жизни, и уподобиться героя Фолкнера и Теннеси – влачить свое жалкое существование под тлеющими мечтами? Громкий крик вдруг раздался над садом, и знакомый пересмешник испуганно захлопал крыльями. Нет, нет и еще раз нет! Мадаленна с силой ударила по земли и яростно смяла лист подорожника – пока она еще жива, она еще поборется за себя и не разрешит накрыть себя белой тканью. Пусть разрешают гулять с Джоном, но замуж она за него не пойдет!
Мадаленна сама удивлялась тому, какое спокойствие ее охватило с той минуты, как она решила для себя вопрос о замужестве. Не холод, но прохлада спустилась на все ее нутро, и она с какой-то странной иронией смотрела на то, как Хильда часто просматривала страницы «Бурды» со свадебными платьями и многозначительно кивала во время редких прогулок по городу в сторону кондитерских, где на витринах были выставлены бисквитные кольца для новобрачных. В тот день она зашла к Аньезе, и была так невозмутима и мила, что мама с опаской покосилась в ее сторону – обычно это означало только затишье перед бурей, и в этот раз мама была права – Мадаленна планировала дать решительный отпор, как только разговор зайдет о свадьбе. Она