романтичным ореолом независимости и своей собственной силы, и перед сном она часто представляла себя в синем бархате не только на скачках, но и в филармонии и театре – ведь платье было таким строгим и торжественным, что могло подойти даже для чопорного Лондона. Одним словом, Мадаленна впервые за долгое время начала чувствовать себя не разбитой и зашуганной, а вполне способной на серьезный поступок. Пока что это оставалось только ощущением, и ни на какие глобальные свершения она не шла, однако постепенно приучала себя переставать мечтать и строить воздушные замки, какими бы прекрасными они не были, и каким бы жестоким не был ее окружающий мир.
День накануне скачек не подкрался, а наступил вполне ожидаемо – Мадаленне было нечего бояться, и она старалась побыстрее переделать все дела, чтобы вовремя лечь спать и не пить успокоительное. Пятница в доме Стоунбруков всегда была шумным днем, с кухни раздавались крики, прислуга меняла по всему особняку ковры и гобелены, а Мадаленна за всем этим следила и бегала с одного этажа на другой. Аньеза было пыталась помочь, однако ее дочь мягко и решительно отстранила от всех обязанностей и попросила присмотреть за цветами в оранжереи – Бабушка совсем перестала туда заходить и не разрешала кому-то еще, а потому за две недели там все покрылось толстым слоем пыли, а по рамам окон летали всякие насекомые. К концу дня дом все-таки засиял первозданной чистотой, готовый принимать гостей после субботней мессы, и Хильда, хмуро осмотревшись, сварливо заметила, что могло бы было быть, конечно, и лучше, но кроме нее самой полную чистоту никто не наведет, поэтому, так и быть, придется довольствоваться этим.
– Ты протерла подоконники, Мэдди? В прошлый раз я чуть со стыда не сгорела, когда миссис Макфайер нашла там муравья.
– Да, бабушка, протерла.
– Откуда там взялся муравей, а?
– Не знаю, бабушка.
Бабушка еще раз провела рукой по окну, и, не увидев пыли, недовольно фыркнула. На какое-то время повисла тишина, а потом Хильда вспомнила о чем-то еще.
– А что насчет красного ковра? – с радостью, что о нем могли забыть, выпалила она. – Его наверняка забыли почистить!
– Милтрес вычистила его и вытрясла, бабушка.
– А…
– И набрызгала лавандой.
Бабушка нахмурилась и махнула рукой – ее внучка была свободна. Мадаленна медленно поклонилась и степенно принялась взбираться по лестнице, но, стоило ей преодолеть один пролет, и шаль Хильда скрылась из вида, она на одном дыхании вбежала на третий этаж и перевела дыхание только за дверью своей комнаты. Луна была яркой, и она без труда нашла выключатель светильника, быстро переоделась в ночную рубашку и с удовольствием устроилась под одеялом. Мадаленна даже летом спала под теплой байкой и никогда не накрывалась одной простыней, даже когда термометр был готов разорваться от жары. Волнения перед скачками не было, и Джон в ней страха не вызывал, и, закинув руки над головой, она посмотрела