долг, обещание отцу, и пусть подобное исходило от десятилетней девчонки, она относилась к своим словам с полной серьезностью. После первого припадка у Бабушки могли отказать ноги, но отказала душа, и с тех пор приступы неприязни и ненависти становились обычным делом, но сегодня все было по-другому.
– Доброе утро, Бабушка. – собралась с духом Мадаленна.
Ответа не последовало, Хильда все так же продолжала буравить ее взглядом и следит за каждым ее движением. В какой-то книге Мадаленна прочитала об одной девушке, которая жила в замке из ненависти и обмана, и все никак не могла понять, с какого момента ее жизнь стала напоминать судьбу какой-то Эсмеральды или Шарлотты.
– Фарбер, будьте любезны, принесите еще горячей воды, эта остыла.
На самом деле вода была кипятком, но ей так не хотелось оставаться одной, что она была готова пойти на какие угодно ухищрения, чтобы оставить в столовой хотя бы дворецкого. Фарбер кивнул, и, не говоря ни слова, появился в следующую секунду с новым чайником. Он мешкался, пока менял чашки; медлил, пока ловил немую просьбу послать за Аньезой, но Хильда зло на него взглянула, и дворецкому пришлось уйти. Мадаленна осталась одна с Бабушкой.
– Я налью вам чаю, Бабушка.
Мадаленна посмотрела еще раз на Хильду и постаралась не отвернуться – если бы миссис Стоунбрук могла убивать взглядом, то весь дом, да и Мадаленна заодно с ним превратилась бы в кучу пепла. Но Бабушка таким талантом не владела, а потому Мадаленна снова сосчитала до десяти, и будничным голосом принялась говорить о новых налогах, коммунальных счетах, и что «Клуб Садоводов» готов заплатить десять процентов от ее ренты, если Хильда предоставит им часть своего поместья на ежегодный конкурс «Посади розу». Разумеется, она знала, что Бабушка откажется, сопроводив свою отповедь презрительным кивком, но если бы Хильда узнала об этом от кого-нибудь еще, Мадаленне пришлось бы выслушать целую тираду о том, что она скрывает от Бабушки важные новости и совершенно о ней не заботится. Во всяком случае, так было бы неделю назад, но сейчас Хильда просто сидела и изредка сжимала руки в кулаки, от чего Мадаленне на секунду стало страшно.
– Сколько сахара, Бабушка?
Мадаленна застыла с чайной ложкой в руках, когда в саду вдруг залился песней пересмешник, и она невольно улыбнулась – песни этой птицы всегда ее ободряли. Кто-то считал его щебетанье грустным, кто-то считал его неприметным и хилым, но для Мадаленны не было ничего лучше, чем пение этой птички с серой грудкой. Мадаленна прикрыла глаза, и только заслышав странный звон посуды, она моргнула и едва успела отпрыгнуть, прежде чем кипяток из белой чашки вылился ей на ноги. Вода с шипением пролилась на паркет, и она с ужасом уставилась на пустой фарфор. Это была не случайность; Бабушка не могла улыбаться так жутко и так победно, если бы это была случайность. Глаза Хильды сияли, она с торжеством смотрела на испуганную внучку. Мадаленна хотела бежать и не могла пошевелиться,