принудить вас к
ясности.
Spring Snow
Look at the night sky:
I have two selves, two kinds of power.
I am here with you, at the window,
watching you react. Yesterday
the moon rose over moist earth in the lower garden.
Now the earth glitters like the moon,
like dead matter crusted with light.
You can close your eyes now.
I have heard your cries, and cries before yours,
and the demand behind them.
I have shown you what you want:
not belief, but capitulation
to authority, which depends on violence.
Весенний снег
Взгляните на ночное небо:
у меня два «я», две силы.
Я здесь, с вами, у окна,
наблюдаю за вашей реакцией. Вчера луна
взошла над сырой землей в нижнем саду.
Теперь земля блестит, как луна,
как мертвая материя, покрытая коркой света.
Теперь вы можете закрыть глаза.
Я слышал ваши крики, и крики до вас,
и требования за ними.
Я показал вам, чего вы хотите:
не веры, а капитуляции
перед властью, что держится на насилии.
End of Winter
Over the still world, a bird calls
waking solitary among black boughs.
You wanted to be born; I let you be born.
When has my grief ever gotten
in the way of your pleasure?
Plunging ahead
into the dark and light at the same time
eager for sensation
as though you were some new thing, wanting
to express yourselves
all brilliance, all vivacity
never thinking
this would cost you anything,
never imagining the sound of my voice
as anything but part of you —
you won’t hear it in the other world,
not clearly again,
not in birdcall or human cry,
not the clear sound, only
persistent echoing
in all sound that means goodbye, goodbye —
the one continuous line
that binds us to each other.
Конец зимы
Над безмолвным миром кричит птица,
проснувшись в одиночестве средь черных
ветвей.
Ты хотела родиться – я позволил тебе родиться.
Хоть раз моя скорбь помешала твоему
удовольствию?
Ныряя вперед,
во тьму и свет сразу,
жаждя ощутить
себя чем-то новым, желая
выразить себя
во всем блеске, всей живости,
никогда не задумываясь,
что за это придется платить,
всегда считая мой голос
лишь частью себя, —
ты больше не услышишь его в ином мире
так же отчетливо —
ни в птичьем крике, ни в человеческом,
не чистый звук, а лишь
настойчивое эхо,
означающее прощание, —
одна непрерывная линия,
связующая нас друг с другом.
Matins
Forgive me if I say I love you: the powerful
are always lied to since the weak are always
driven by panic. I cannot love
what I can’t conceive, and you disclose
virtually nothing: are you like the hawthorn tree,
always the same thing in the same place,
or are you more the foxglove, inconsistent, first springing up
a pink spike on the slope behind the daisies,
and the next year, purple in the rose garden? You must see
it is useless to us, this silence that promotes belief
you must be all things, the foxglove and the hawthorn tree,
the vulnerable rose and tough daisy – we are left to think
you couldn’t possibly exist. Is this
what you mean us to think, does this explain
the silence of the morning,
the crickets not yet rubbing their wings, the cats
not fighting in the yard?
Заутреня
Прости меня, если скажу, что люблю тебя: сильным
всегда лгут, ведь слабыми