тренированные парни! И не маменькины сынки, из простых семей!
Наша среднеазиатская учебка поставляла кадры для ограниченного контингента. Скверно обученные, частично переболевшие гепатитом и менингитом рабоче-крестьянские кадры. Форменное пушечное мясо. Не меньше трети с каждого выпуска туда отправлялось.
Молодой[11] сержант Кинько, казахстанский хохол, возбужденно рассказывал мне в каптерке:
– Маштаков, как серпом по яйцам! Блямба! Андрюха письмо прислал с Афгана! Витька Огурцов с нашего выпуска! Калганыч! Сожгли обоих в установке! Весь экипаж сгорел, как головешки!
При отборе кандидатов в ДРА действовала непонятная система. Тех, кто писал рапорты, кому хотелось исполнить интернациональный долг, отцы-командиры отвергали без объяснения причин. Причем просились парни, которым легко давалась учеба, физически подготовленные. Перцы!
Я относился к классу середняков. Не рвал ягодицы на английский флаг, но и не шланговал. Ожидал, как пассажир в общем зале, когда объявят прибытие.
В наряде по КПП наблюдал, как к некоторым курсантам приезжали родители с неподъемными сумками выкупа. Бакшиш давали в основном за армян и прибалтов. Их, в отличие от среднеазиатов и азеров, в Афганистан направляли наравне со славянами.
Своим не совсем законченным высшим образованием я никого удивить не мог. В июле спецнабором пригнали партию грузин – усатых и бесконечно наглых. С верхним абразаванием, да! С одним из них у меня вскоре вышел принципиальный конфликт.
Вернулись мы на обед с учебного центра, располагавшегося в шести километрах от казарм. Очень удобно – шесть кэмэ в один конец, столько же – обратно. По сорокоградусной жаре, преимущественно бегом! Пропылённые, уставшие, голодные, злые как черти чистили сапоги у входа. Сержанты надсадно гавкали, подгоняли.
Я дождался своей очереди, принял щётку, наклонился. И тут кто-то невежливо толкнул меня в спину, отчего я чуть носом асфальт не клюнул. Оглядываюсь, смотрю – стоит один грузин из спецнабора. У них хэбэшки ещё не успели выгореть на солнце.
– Эй, ти, пидар, – говорит он, – дай щётка!
У меня сработала система самонаведения. В таких случаях вступать в разбирательства нельзя, базаром не отмоешься.
Снизу я удачно стукнул его по бороде. Грузин упал и не поднялся. С гортанным ором налетела свора его земляков. Меня смяли, как промокашку. От причинения тяжких телесных повреждений спасло немедленное вмешательство сержантов. Нуржанова, Кинько, замка[12] Джафарова. Старшины-срочника, черт, фамилия его выскочила… Здоровый такой слон, под центнер весом, с Алма-Аты.
Сверкая глазами и отчаянно жестикулируя, под натиском сержантов кодла нерусских медленно подавалась назад, в душный подъезд казармы. У скамейки тряс башкой, очухивался грузин, которого минуту назад я вырубил.
– Ти покойник, сволач! – пообещал он мне, сплёвывая красным.
Обязательство он своё не выполнил, хотя пытался. Я всё время держался на людях,