оказался певучий малороссийский говорок.
– Ага, как у латыша – только хер и душа! – сплевывая никотиновую горечь, вызывающе ответил я.
Решив поставить себя перед Наплеховичем забубённым.
Косолапой походкой, простецким лицом поручик показался мне человеком мягким. К тому же я старше его на целую звездочку. Но самое главное, что я успел извлечь из короткого общения со взводным – он не стал на меня наезжать, как на прочих. И не поставил в строй. Бляха-муха, да ведь ни на одном бойце не было корниловской фуражки, сплошь – картузы защитного цвета.
– Пришлось у большевиков поработать, поручик? – небрежно, через губу спросил я.
Специфически военным сленговым словечком «поработать» подчеркивая свою непростоту.
– Мобилизовали, господин штабс-капитан, куда деваться, – Наплехович пожал округлыми плечами.
Удержался я от назиданий. Вспомнил себя, невесть с какого бугра скатившегося. Но и поддакивать сочувственно не стал. Занял центристскую позицию.
В обозе Наплехович с миру по нитке насобирал снаряжения. Приличный, с одной только прорехой вещевой мешок – «сидор». Солдатская алюминиевая фляжка в чехле, почти точная копия тех, что мне довелось пользоваться в Советской армии. У этой винтовая крышка была помассивней, с медной цепкой. Ремень тоже, по ходу дела, солдатский – брезентовый, с гнутой бляхой, на которой штамповкой выдавлен двуглавый орел. Два кожаных подсумка для патронов. Стальной котелок навроде рыбацкого. Малая саперная лопатка.
– Поручик, мне бы это, – подсказал я Наплеховичу, – портянки. А то на босу ногу неуютно. И белья нательного пару. Для гигиены.
Поручик зачесал голову. С бельем оказались проблемы.
– Вы действительно босиком?
Вместо ответа я стряхнул с правой ноги сапог и выразительно пошевелил грязными пальцами.
Тогда Наплехович презентовал мне пару личных портянок. Принимая подарок, я отметил, что люди здесь подобрее будут, чем в моё время. Баженов мне за собственный стольник фуражку сторговал, этот – последний запас портянок отдаёт. Незнакомому и совершенно чужому человеку.
А про антантовское великолепное снабжение, значит, врали учебники по истории СССР. Дескать, по ноздри всего у беляков было. Тоже мне, снабжение заграничное. Подштанниками бойца обеспечить не могут!
Дошли руки до оружия. Я переживал, что Наплехович впарит мне какую-нибудь заковыристую иномарку. Английскую Ли-Энфилд или француженку Лебеля образца 1893 года.
Но получил я родную трехлинейку. За такую с утра пришлось мне подержаться, правда, недолго. Сейчас обстановка для знакомства с личным оружием была более располагающая. Напоминавшего олимпийского медвежонка Наплеховича я не опасался.
Примериваясь и взвешивая, я подкинул винтовку в руках. Определенно, тяжелее она акээма. Килограммов пять! Винтовка была с затертым, липким прикладом. Вдоль цевья шел длинный отщеп. Я взялся за затвор, поднял его набалдашник кверху и потянул на себя. Р-раз, затвор отделился и оказался в руке отдельной