со сроком службы в одну неделю, дорывались после сорокаградусной жары до воды, сержанты пинками выгоняли нас, присосавшихся к кранам, из умывальника.
– Не пейте, мифы! Терпите! Не то тепловой удар двинет!
Мы не слушали и при каждом возможном случае накачивались водой под завязку, как мерины гортоповские. И на солнышке потом один за одним вываливались из строя. Со мной такая беда случилась только раз. Я смутно, но помню, как стало мне тошно, кислятина плеснулась под горлом, и сделался я вялым. Хотя только что был энергичным и жилистым. Изображение пропало, пришла рябь.
– Товарищ сержант, – пролепетал я, – можно в туалет?
Отделенный Нуржанов, крутой татарин, глянул свирепо: «Ты чё, Маштаков, можно за половой орган подержаться, а в армии – разрешите».
Но увидев меня, трепещущего, цепко подхватил под локоть:
– Ты чё, Маштаков?!
За два месяца он успел узнать, что я не из тех, кто косит.
Очнулся я на койке в расположении.
Со временем в Отаре мы стали равнодушными к воде. И пили только в столовой при приёме пищи. Чай с кисловатой добавкой брома, про которую говорили, что она специальная, чтобы член не стоял. Компот из плохо промытых сухофруктов. Несладкий тягучий кисель. Не требуй сержанты, чтобы фляжки у всех постоянно были полными, к концу учебки в них бы не было нужды совершенно.
А вот в книжке покойного Артёма Боровика про то, как он был солдатом американской армии в южном штате, наоборот, бывалый коммандос ему советует пить как можно больше, чтобы не наступило обезвоживание организма.
Не знаю. У каждого свой опыт. Сегодня вот я раз пять прикладывался к фляжке, но глотки делал экономные, а последним споласкивал рот.
Когда я в очередной раз сплюнул струйкой вниз, себе на сапоги, чтобы никого не задеть и крышкой стал ловить резьбу на горле фляги, почувствовал сбоку сверло чужого взгляда.
Я покосился. Козлобородый прапорщик трудно шевелил потрескавшимися губами. Глаза у него были псиные, умоляющие, а на кончике носа висела мутная капля пота.
Вот ведь гордыня человеческая. Хочет пить, а попросить – в падлу. Э-э, нет, ты обратись по-людски. Я не Иисус Навин.
Прапорщик мне не приглянулся, когда в селе с издевкой прогнусавил:
– На войну-у…
На нормальный мой вопрос: «Куда выступаем, брателло».
Чего ты, парень, перед незнакомым человеком, который тебя по возрасту и чину старше, понтуешься, если в тебе стержня нету.
До отказа завинтив крышку, я вернул фляжку в чехол на ремне.
Пейзаж был однообразным. Вызревшее злаковое поле сменилось травянистым лугом, на котором попадались островки кустарника, похожего глянцевым узким листом на ивняк. Потом справа начался и долго тянулся глубокий овраг, отвалы стенок у которого были суглинистые, ярко-жёлтые.
Как только мы вошли в ложбину, на холмы вскарабкалось несколько всадников. Они двинулись по гребню, гуськом. «Разведка», – понял я и немного успокоился.
Я уважаю профессионалов. Приятно, например, осознавать, что везёт тебя