несколько бойцов от меня нервничал Белов. То и дело оглядывался на растущую в середине роты килу.
– Что они там?
Впереди трудно приближался оазис зеленых насаждений и чёрно-жёлтые соломенные крыши хат.
Как бишь хутор штабс-капитан обозвал? Ворманки? Бандитское название, отъявленное. В переводе – вора имал. Подберут же на святой Руси ласковое имечко!
Стриж один порскнул у меня над головой, не выше чем в метре. И ещё один левее. Обоих я не успел разглядеть. А резкие такие оба, сверхзвуковые.
В отставшей мотне туго шедшего бредня вдруг кто-то пронзительно закричал. Я оглянулся туда. Двое офицеров, один нагнувшись, второй упав на колено, поднимали и переворачивали лицом вверх третьего.
– У-у-ум, – стонал он протяжно.
Темп движения стал затухать, цепь катилась по законам инерции. Я понял, какие это стрижи около меня пируэты выписывают, и нехорошо мне сделалось. Мерзко.
А вокруг стали залегать многие, хоронясь за кочками.
От соломой крытых крыш, перебивая редкие разрозненные хлопки, затрещала картавая трещотка. Пулемёт! Очередь частой железной метлой маханула на другом, дальнем фланге.
Я продолжал шагать. Головки сапог да и голенища, до середины исхлёстанные росистой травой, были сырыми. Я выбирал, куда сподручнее ступить. Чтобы правой, плохой ногой не запнуться.
Я поднял глаза, когда плечом въехал в кого-то тяжёлого, большого.
Хвать, это штабс-капитан Белов оказался. Он бешено сверкал белками, ноздри у него раздувались, усы жёстко топорщились.
Пётр Первый в исполнении Алексея Петренко в фильме Митты!
– А ну, встать, слякоть! Шарманщики! – орал он, вывернувшись назад.
Залегшей в траве и в кочках мешанине людской оскорбления адресуя.
Из нагрудного кармана Белов выудил папироску, кинул в рот, закусил далеко мундштук. По блатному, не по-офицерски.
Я, работая на автопилоте, как фокусник, ловко чиркнул у него перед носом зажигалкой с предупреждающей надписью на боку: «Хранить от детей, не применять вблизи лица!»
– А? Что? – встрепенулся взводный, недоумённо глядя на подрагивающий жёлтый язычок пламени.
– Прикуривайте, господин штабс-капитан, – сказал я и обстоятельно пояснил: – Более тридцати секунд нельзя держать зажжённой.
Во взгляде Белова проблеснул осмысленный разряд. Он выплюнул папиросину, ниточка слюны вылетела на жёваном мундштуке и, оборвавшись, свисла с губы.
– Да шли бы вы, Ма… Маштаков на-а…
Он бросился гигантскими шагами назад, добежал до первого лежавшего и схватил его за шкирку и за ремень, с усилием отрывая от земли и толкая вперед. Другого носком сапога поддел под живот, третьего саданул по ногам.
В руке его появился наган. От неожиданно грохнувших быстрых выстрелов я вздёрнул плечи, пряча голову. Но остался стоять, единственный, кроме метавшегося взводного.
– Перестреля-а-аю! – маралом ревел он.
Пружиной в траве поднялся седой капитан. Сконфуженно воротя лицо,