глянцем лысины. На левой руке, у большого пальца – скрижальная наколка – «Лёша». Это – чтоб знали, помнили. Леша!
– А тепель – поднять носилки палаллельно и остоложно опустить!
Андрей, снова с брюками под мышкой, отстранённо переминался в углу, но подбежал и схватился за носилки. Олег пересилил себя и подставил руки под него, уже сползавшего боком с носилок. Это оказалось лишним, потому что он почти ровно лег в гроб. Но Олег успел коснуться.
Когда матерый поправлял ему голову, его губы разомкнулись, обнажив кромку металлических коронок.
Ира пыталась установить в гроб его ступни.
– Не вмещаются, что ли? Вроде папка невысокий был!
«Они распрямляются!»
– Лазвязать ноги?
– Потом, когда опускать будут.
– Клышку плихватить гвоздиком? А, все лавно отклывать. Андлей, што ты застополился? Взяли! А-ста-ложна! Двель узкая! Так! Так! Годится!
Матёрый стал раздавать повязки.
– Гля, эта чёрная – с красной полосой, а эта – красная с чёрной?
– Всё равно.
– На левую или на плавую?
– Не знаю.
– От жыж наука!
С трудом разместились среди венков. Поджав под сиденье ноги, Олег сел у его изголовья.
«…стучишь затылком по сосновым доскам. Последний раз – к себе домой… И лежат поля, где ты собирал оплавившиеся куски металла. Поля, на которых взошло потом сорок хлебов… В ту секунду, когда ты ушел, пришла новая сотня… Беззубые, розовые рты, пускающие пузыри… Их сменят сто сот… Теперь к двум фотокарточкам на стендах “Наши рационализаторы”, “Фронтовики – передовики производства” добавилась ещё одна – у проходной, в чёрной рамке над некрологом, слева от афиши общества “Знание” о загадках древней истории, возле объявления о заводских днях донора…»
Возле гастронома, перегородив проезд, стояла большая автобудка, и грузчики в чёрных халатах таскали из неё в магазин этажерки с молочными пакетами. Минут пять сигналили, потом Свинарь разыскал водителя молоковоза, но долго не могли разъехаться, торкались взад-вперёд, проскальзывая по гололёду. Наконец катафалк развернулся и стал пятиться во двор, к подъезду, где чернела толпа: родичи и почти все работники отдела. Над толпой поднимались сигаретные дымки, и Олег заметил нетрезвый блеск в очах некоторых заводчан.
Не вышла, а отделилась от дверцы Ирина, и на носочках, медленно, широко разведя руки, будто исполняя фигуру из ритуального танца, поплыла к шагнувшей ей навстречу матери.
– Ой, ма-ма-чка! – Она обвисла на матери, содрогаясь, не видя, как опускают на табуретки гроб и расставляют у подъезда, вдоль стен, венки.
Андрей, пряча за спину сверток с брюками, пробрался на обочину сборища. Олег нырнул за ним, но уткнулся в председателя профбюро Рыльского-Рыловникова.
– Олег, ты там был?
– Был.
– Ну и как?
– …
Подошёл Свинарь. Закурил.
– Лыльский, а где Белцов?
– Остался ждать министерского звонка.
– Угу, звоночка.