с костюма отца.
«Любил папка хорошо одеться. Полшкафа вещей осталось».
Музыка смолкла. И когда гроб поплыл над плечами, из-за катафалка высеменила старушка с двумя молочными пакетами, в салатовом пальто и розовом платке:
– Оый, да Гыхлебы-ыч!..
Но в заднюю дверцу катафалка уже подавали венки. Там рассаживались родственники.
Заводские пошли к автобусу.
Олег с Андреем предприняли попытку подсесть в «Кубанец» к музыкантам и влезли туда, игнорируя плаксивый лепет шофёра. Атмосфера нормализовалась после того, как Андрей молчаливо сунул «полтинник» пожилому «трубе». Тот развернул дензнаки веером, зачем-то подул на них и спрятал.
Когда ехали, Олег согнуто нависал над шофером, ухитрявшимся меж трёпом следить за дорогой.
– Слышь, Славик, у тебя два макулатурных Конан-Дойля?
– Ну.
– А у меня два Дин Рида, слышь?
«Барабан» Славик выпятил нижнюю губу и процедил:
– Не Дин, а Майн или Джон. Дин – певец.
– А черт его знает! Макулатурный – Майн? Махнём?
– Приноси.
У лобового стекла, придавленные спичечной коробкой, дрожали три бумажки: «…кв.21 Ломовских 14–00», «…нюшенко 15–00», «…сенбаум 16–00».
У ворот второго городского кладбища сновал Рыльский-Рыловников и пытался организовать людей в колонну. Первыми он поставил двоих ветеранов с красными наградными подушечками в руках. Следом за ними попали Андрей и Олег, которым профсоюзный лидер вручил небольшой еловый венок «Дорогому папочке…». Сзади, сдержанно галдя, достраивались остальные.
Холод накапливался. Он колом стоял параллельно позвоночнику, и при малейшем движении Олег ощущал потрескивание.
– Лыльский, могильщикам платим мы или они? – Свинарь почти подпрыгивал от озноба.
– Вроде бы мы.
– А што давать?
– Договаривались – сотню. Еле уговорили! «Нам сегодня – ещё две могилы!.. А земля мёрзлая!»
– Интелесно, почему они с полтыщи не залядили? Можно ш с людей велёвки вить!
«Скажи-ка, дядя, ведь не даром?»
А зубы уже затеяли стук.
По заснеженной аллее, меж старых кладбищенских плит, памятников и крестов вела свежевытоптанная тропинка. Процессия сразу раскололась, и дальше двигались поодиночке. Олег теперь нёс венок сам, а впереди, почему-то по целине, прыгал Андрей.
Со снежными эполетами на гранитных плечах, в шапках, сдвинутых на надбровья, строго глядели кресты, с вертикальных плит взирали выцветшие фотокарточки, барельефы.
Над глиняной кучей мелькали две лопаты, и к ногам двух молодых мужиков, которые стояли, засунув руки в карманы тёплых курток, летели смёрзшиеся светло-коричневые комья. Там, в яме, интенсивно вкалывали их товарищи. Заканчивали. Железо лопат дзинькало по откосам, и звон морозно скакал меж глыбами надгробий. Свежая эта могила, втиснувшаяся под чью-то родственную оградку, сначала Олегу была видна, но прибывавшие и прибывавшие постепенно оттеснили его за другие