не хотел дивидендов со своего дара, мозжечком чувствовал, что его везения хватает только на бескорыстные экстремальные ситуации.
Он связался с пароходами: в морской торговле требовались технические спецы. Опять он поражал всех, как выныривал в жестокий шторм, замерзал вымокший по грудь или выпивал сутки напропалую. Особое место в себе отводил странностям: не подавать нищим на улицах и не искать людей, кто искренне бы нуждался в материальной помощи. Он и поделиться-то мог не многим. Логично при этом было оставаться некрещёным и не жалеть об этом.
Жена его начала зарабатывать очень много, и, как водится у неумных женщин, задумалась об их неравенстве и пыталась его оставить, а он ушёл сам, назло завёл девушку, в этом он мог бы выбить и дуплетом. Эта женщина – подарок судьбы, была любимой, но его протолкнула мимо какая-то вздорная тёмная сила, как во встречных потоках в дверях вагона метро.
Снова появилась девушка, и он привязался намертво. Она бы его погубила, и было уже близко к тому. Он был за рулём, когда на трассе его вместе с ней шарахнуло влобовую со встречной «Волгой». Он вышел без единой царапины, ведь здесь никто его не мог превзойти.
Он наконец собрался жениться, когда кинулся в новое строительство, и тогда он не летал уже по ночам.
Никто его не заставлял жениться, и мать молчала, а сестра рубанула в лоб, как только она умела: трёх лет не дала этому браку. Он не успел и задуматься, как за три недели до свадьбы умер его сын, за три дня до загса будущему тестю поставили смертельный диагноз, за три часа до церемонии родители невесты застряли в лифте, через три часа «после» в ресторане, как и во всём квартале, отрубилось электричество, и в зале без кондиционера подскочила температура выше, чем в невероятной уличной жаре. Если до этого жизнь часто казалась оживлённой, то сейчас он попросту окаменел. Словно перешёл в разряд праздного зрителя, перед которым его клон представляет грозный неведомый сценарий.
Для новой жены было не больше чем игрой, когда она заставляла его повторять, что никого никогда он так не любил, неизвестно сколько раз.
Жена начала изменять, когда он надолго и опасно заболел.
Он решил креститься, скорее чтобы изменить расклады в затянувшейся пьесе. Как будто хотел уговориться напрямую с автором, поверх смертных голов. А в монастыре его покорили певчие, огни и дымы, чёрные одежды и живые слова молитвы. Он повторял их, горячие, пока шёл и шёл по морозу с намокшей головой, и мороз его больше не брал.
Тут-то он и приехал в последний раз на годовщину выпуска. Весь день гулял по Питеру с дочерью, помолодел на тридцать лет и узнал, что все однокашники поют песню, которую он написал 30 лет назад и забыл про неё. Примерно той же давности задуман был рассказ о битлах, когда убивают, он всегда чувствовал, что кого-нибудь из битлов должны неминуемо убить; и он написал, как Джон Леннон, ощутимо главный обречённый из них, ловит