оркестра, наигрывающего мелодию неизвестного мне вальса. В густой кроне дерева тихо шелестел заплутавший ветер и чирикали о чем-то своем птицы.
Мой адмирал молчал, он словно прислушивался к чему-то внутри себя; легкая задумчивая улыбка молодила его лицо и делала его похожим на мальчишку, увлеченного романтическими мыслями. И я с трепетом в сердце осознавала, что видеть его, сурового воина и бесстрашного командира, таким вот, открытым и настоящим – возможность, доступная немногим, может быть, лишь самым близким для него людям. И я желала в этот момент – желала всеми силами своей души – стать для него по-настоящему и навсегда самым близким и родным человеком…
Он сидел совсем рядом – ближе, чем позволяли приличия, и тепло его тела окутывало меня… И от этого жар вдруг залил мое лицо, и я достала веер, чтобы обмахнуться, но от волнения пальцы не слушались меня и я уронила веер себе под ноги…
Адмирал поднял его и протянул мне. Конечно же, мое смущение, из-за которого и произошла эта неловкость, не осталось для него незамеченным. И он, передавая мне веер, как бы невзначай коснулся моей руки. Но я уже не в силах была противиться захлестнувшему меня чувству и не спешила убрать руку. И тогда его ладонь осмелела – он накрыл ею мою ладонь, и заглянул мне в глаза.
– Милая, милая Виктория… – сказал он с нежностью и теплотой, – я, наверное, должен извиниться перед вами за то, что не слишком галантно себя веду… Но мне необходимо сказать вам, что я испытываю к вам самые необыкновенные, самые теплые чувства…
Было видно, что он тщательно подыскивает слова, боясь ненароком оскорбить меня или обидеть, но все, что он говорил, вызывало во мне такую радость, что мое дыхание замирало… А между тем он осторожно продолжал:
– Виктория… Вы удивительная женщина, и мне хочется все больше и больше узнавать вас. Я, к сожалению, не очень-то большой знаток женщин, и, может быть, вы простите мне некоторую неуклюжесть и, возможно, грубость моих слов… Вы, несомненно, достойны самых прекрасных выражений, но ваше присутствие влияет на меня так, что я чувствую себя неловким мальчишкой… Но я скажу вам главное… Виктория – я уверен, что вы, и только вы можете сделать меня счастливым… Впрочем… – он осекся, и, внимательно глядя на меня, после небольшой паузы сказал:
– Впрочем, я не знаю, как вы сами ко мне относитесь… Скажите мне, пожалуйста, Виктория, смею ли я надеяться на то, что вы ответите мне взаимностью? Могу вас заверить – я приму любой ваш ответ, и в любом случае наши отношения останутся такими же теплыми и дружескими…
Высказав все это, мой адмирал замолчал, и мне было приятно видеть, что он с волнением ожидает моего ответа, хотя, конечно, и догадывается о моих чувствах. А я, окончательно убедившись, что его интерес ко мне выходит далеко за пределы дружеского, и отбросив остатки светских условностей, на ломаном русском языке, который учила все это время, прошептала