Мама умерла месяц назад. Перебирая ее вещи, я нашла письма от Джонатана Хавера. На прошлой неделе я ему позвонила. И тогда впервые услышала об имении.
– Письма? – переспросила Ребекка.
Ее тон показался мне чересчур безразличным, и я предпочла не вдаваться в подробности:
– Я мало что из них поняла. Только то, что кто-то проявлял интерес к приобретению этой собственности.
– Вот как, – по окнам застучали капли дождя, и Ребекка подняла глаза к потолку, словно могла разглядеть сквозь него кровельщика. – Скоро Тони придет. Он любит поворчать, бывает грубоватым, да и за манерами не следит. Вы не обращайте на это внимания. Такой уж он человек, – я пожала плечами. – Даже не представляю, кто мог интересоваться Розмером… – отпила глоток чая Ребекка. – Дом в аварийном состоянии, он разрушается на глазах. И в то же время он числится в списке «неприкасаемых». Вы не сможете даже гвоздя в нем забить без особого разрешения.
– Мистер Хавер тоже упоминал об этом списке. Но я не вполне понимаю, что это значит. Дом охраняется государством как исторический памятник? Или что-то другое?
– Головная боль – вот, что это значит. Давкоут включен в список зданий II категории. И то нам пришлось вывернуться наизнанку, чтобы установить в дамской комнате нормальную раковину. Местный совет возглавляет миссис Стоунбридж… – я рассмеялась: в устах Ребекки это имя прозвучало как прозвище бой-бабы, если не разбойницы с большой дороги из старых преданий. – Гортензия Стоунбридж охраняет эти здания как сущий цербер, даже в кабинет к ней попасть непросто. Держит круговую оборону, – поставила чашку на блюдце Ребекка. – А главным критерием для включения того или иного здания в список служит его историческая ценность. К первой категории причисляются здания, имеющие особое значение для страны. Есть и другие условия, но суть одна: любые меры по восстановлению, обновлению и ремонту невозможны без одобрения местного совета. Наш дом относится к зданиям второй категории. Но миссис Стоунбридж потрепала нам нервы.
– Звучит пугающе.
В дверь постучали, и Ребекка метнулась к ней.
– Заходите, заходите! – проговорила она, сдернув с вешалки у двери полотенце.
Забежав в дом, две большие собаки тут же помчались к Бернарду, и их хозяйке пришлось прикрикнуть:
– Сидеть!
Царапнув по полу когтями, собаки замерли на месте. Кот предусмотрительно удрал.
Слово «ворчливый» (а именно так охарактеризовала кровельщика Тони Ребекка) всегда ассоциировалось у меня со старостью. Но переступивший порог высокий мужчина оказался моего возраста. Может, чуть-чуть постарше – лет сорока. Одет он был в видавшую виды коричневую кожаную куртку и джинсы. Почти не задержав на мне взгляда, он скинул куртку:
– Дождь зарядил надолго. Я приду завтра. С сырой соломой невозможно работать.
– Оливия Шоу, это Тони Уиллоу. Оливия – новая графиня Розмерская.
– Здрасьте, – не изменив тона, сказал Тони; его акцент оказался менее выраженным, чем у Ребекки.
– Приятно