лифт бегает быстрее обычного. Павлов только успевал забрасывать в кабину мелочи. Старый шкаф снова взяли на себя профессионалы. В лифт он не влез, и его пришлось тащить вверх на руках. Снова напряглись жилы на бицепсах Круминьша, стало красным лицо Сорокина, тяжело запыхтел бригадир. Сзади с кактусом в руках шла Нина. Ей было стыдно за эту рухлядь и очень хотелось помочь ребятам.
– Вы несите и не обращайте на него внимания, – говорила она. – Бог с ним, что обдерется, не полировка, закрасим.
– А мы и не обращаем, – отрывисто отвечал Вова Круминьш.
Лестница была узкой. Особенно тяжело давались повороты на площадках. Пока двое держали, Прокушев перелезал через перила на следующий пролет и уже оттуда принимал шкаф. Нина с болью смотрела на бригадира и на каждой площадке предлагала отдохнуть, но Круминьш отвечал за всех:
– Дотащим!
Когда дотащили до четвертого этажа, у шкафа не выдержала ножка, за которую зацепился ремнем Сорокин. Ножка, похожая на добрый чурбак, с грохотом упала и покатилась по ступенькам. Нина попыталась задержать ее, но уколола палец о кактус. Горшок с кактусом выпал и с глухим стуком разбился. А ножка продолжала катиться вниз, словно камень, сорвавшийся в глубокую пропасть.
Ремень Сорокина сорвался, и шкаф повалился на Вову. Вова некоторое время подпирал мебель, пока не предупредил:
– Падаю.
Прокушев быстро перемахнул через перила назад, и вдвоем они прислонили шкаф к стене.
– Не убились? – испуганно спросила Нина. – Я так испугалась!
– Работа такая, – ответил Прокушев, закуривая.
Руки его дрожали. Сорокин сходил вниз за ножкой, помахал ею и сказал:
– На манер дубины будет.
– Ненавижу эту мамину мебель! – воскликнула Нина.
– Прошлый век, – вздохнул Прокушев. – Раньше люди по сто лет жили и все делали, соответственно, надолго. А теперь кто из нас собирается жить сто лет? Вот и вещи наши тоже не собираются жить сто лет. Вот ты, Вова, собираешься жить сто лет?
– Зачем? Мне и так хорошо.
– Я бы хотел, – сказал Сорокин. – Только чтобы быть все время таким здоровым, как этот шкаф.
Шкаф-инвалид поставили в большой комнате, и она сразу стала маленькой. Сорокин подставил под него отломанную ножку и сказал, что ее нужно приколотить.
– Я сама, – сказала Нина.
– Нет, – ответил Сорокин. – Здесь нужен мужчина.
Но ножку приколачивать не стал. Пошел таскать мебель. Квартира постепенно заполнялась. Здесь еще пахло стружкой и краской, но постепенно все вытеснял запах жилья, перевезенный со старыми вещами. В каждой квартире есть свой запах. По нему, еще не видя знакомых вещей, человек чувствует, что он дома. И часто нам, когда подолгу бываем в разъездах, снится не квартира, а ее запах, запах родного гнезда.
Аленка, обежав всю квартиру, заперлась в туалете и кричала:
– Я буду здесь жить!
Прокушев позвал Вову. Вдвоем они положили шкаф на бок, и бригадир стал приколачивать ножку, а счастливая Нина стояла рядом, держала гвозди и говорила:
– Мы так