Из-за беспорядка! А беспорядок вносят такие, как ты, кандидаты. И добро бы уже кем-то там стали! А то ведь еще только куда-то там кандидаты, а уже в кабинах сидят!
* * *
Каменный город постепенно накалялся под солнцем. Казалось, от него шел пар. Становилось душно. Несмотря на субботу, многие заводские трубы дымили. В городе было достаточно предприятий. Город делал новые турбины, новые станки, новые резиновые сапоги и галоши, химические порошки для стирки белья, варил сталь и пиво, выпекал хлеб – да разве все перечислишь! Не делал город лишь одного – свежего воздуха.
К тому же каждый год на его улицах становилось на тридцать тысяч машин больше – на тридцать тысяч выхлопных труб! Машины забивали узкие, словно больные сосуды сердечника, улицы. Город страдал тромбофлебитом улиц.
Но были в городе и здоровые еще части – новостройки. Улицы в новых районах были шире, заводы почти отсутствовали, а в некоторых местах даже зеленели деревья, посаженные новоселами. В такой вот новый район и предстояло бригаде перевезти семью Михайловой Н. М., проживающей пока по улице Чехова, дом шесть.
Подъехав к дому, Крутиков, не обращая внимания, что перегородил фургоном улицу, развернулся и медленно въехал под арку во двор. Здесь остановился и посмотрел на Павлова. Тот все понял без слов и побежал отпирать бригаду.
– Как здоровье? – спрыгивая вниз, спросил Прокушев.
– Исключительно хорошо, – отвечал Павлов.
Ему действительно стало полегче. Человеческие чувства постепенно возвращались. Павлов снова ощущал, что солнце греет, что воздух тяжелый, а из какого-то окна вкусно пахнет жареной рыбой.
– Ну и погода! – вытирая пот, пробасил Вова Круминьш.
– Такую хорошо под пиво, – сказал Сорокин.
Грузчики, словно договорившись, по росту заходили в подъезд. Впереди Прокушев, за ним – Вова, Павлов и Сорокин.
– Как дураки, – проворчал Крутиков, наблюдавший за ними из кабины.
Дом был старый. С узкой, крутой лестницей. Каменные ступеньки стерлись, ноги скользили, а железные перила погнулись так, будто по ним проехало стадо слонов. Грязные стены несли на себе много информации. Из литературной – были стихи: «Наш Семенов Петя дурнее всех на свете!» Ниже написали рецензию: «Сам дурак». А над баками с пищевыми отходами кто-то призывал: «Бейте Б. М.!»
На шестом этаже отыскали нужную квартиру. На входных дверях было пять звонков. Под каждым – табличка с фамилией. Таблички были разные. Розенфельд Б. В. выписал свою фамилию на меди вензелями. Сомова и Шуберт свои фамилии застеклили. А самой большой была блестящая алюминиевая табличка, на которой черным тиснением вывели:
СКАЛОЗУБ В. А. – 4 звонка
СКАЛОЗУБ Д. В. – 3 звонка
СКАЛОЗУБ В. Д. – 2 звонка
КИРИЛИЦЫНА – 1 звонок
– А при чем здесь Кирилицына? – спросил Прокушев и нажал звонок без всякой таблички, так как фамилии Михайловой не нашел.
Дверь открыла маленькая пухлая старушка. Она уже подготовилась к отъезду. На ней,