что это Коновалова!
Гриша напрягся. Какая Коновалова? Неудобно не узнать!
– А-а! Да, да… – пробормотал он.
– Ну слава богу! Дотумкал! Электричку-то хоть помнишь? А тамбур?
Тамбур в электричке Гриша, конечно, помнил, то есть не какой-то конкретный, а вообще…
– Тамбур-то? Помню…
– Ну вот! А то в прошлый раз разозлил меня. Ладно, короче… Когда приедешь?
– Скоро, – осторожно пообещал Гриша.
– Не скоро, а сейчас. Да вина не забудь! Если в магазине нет, зайди в «Кристалл», там Ирина Тимофеевна, скажешь, от Коноваловой…
– Но я…
– Никаких я! Чтоб через час у меня! Все! Целую нежно!
Коновалова бросила трубку, Гриша свою – осторожно положил. Какая Коновалова?
Гриша достал записную книжку, посмотрел страничку на нужную букву. Там был записан лишь одноклассник Козлов, которому он звонил последний раз прошлым летом.
– Какая-то Коновалова… – прошептал Гриша, и ему представилась красивая женщина в ажурных чулках.
Гриша глубоко подышал и решил, что есть повод позвонить Марине уже сегодня, осторожно спросить про неведомую Коновалову. Вдруг подруги? А потом вместе посмеяться.
Он включил свет, набрал номер. Никто к телефону не подошел. Гриша вернулся в комнату, снова вздохнул и глядя в телевизор пробормотал:
– Нет… Надо жениться…
От нечего делать он пошел в маленькую комнату поискать марки. Вдруг Марина захочет завтра их посмотреть? Гриша долго рылся в письменном столе, в книжном шкафу… Нашел старую желтую тетрадь. Нежно открыл ее. К маркам тетрадь никакого отношения не имела. На первой странице было написано: «Мысли о любви и женщинах». А ниже стояло: «собраны учеником 9-б класса Григорием Дмитриевым».
Первые мысли были вписаны аккуратно, с любовью, цветными карандашами. Гриша с волнением прочитал самую первую: «Если женщина умна и красива – она изначально порочна. (О. Бальзак)». «Изначально» было подчеркнуто тремя ровными разноцветными линиями.
«Мудрый Бальзак!» – вздохнув, подумал Гриша.
Он перевернул несколько страниц. Дальше шли уже менее аккуратные записи. Случались помарки. Гриша наткнулся на знакомое: «Если женщина…»
– Если женщина глупа и красива, – прочитал он вслух, – она порочна в силу этого… Гонкуры…
«Этого» было выделено прописными буквами…
К середине тоненькой тетради записи стали совсем кривыми и малоразборчивыми… Все же удалось прочитать одну со знакомым началом: «Если женщина умна и некрасива – она порочна вдвойне». Вместо фамилии автора стояла большая клякса…
«Кто же это может быть, – подумал Гриша. – Может, Сервантес? Или кто из наших? Наверное, Толстой!» Записи кончались задолго до конца тетрадки. Последняя и вовсе обрывалась на половине: «Если женщина…» Гриша подумал и мысленно продолжал: «…она порочна». Гриша вспомнил про Марину и совсем расстроился. Выходило: какая она ни была бы,