ухом.
Толпа росла. Но корабль уплывал к центру реки всё дальше.
– Вроде не гонятся, – заметила Янка.
– Всё равно, – Любор качнул рею, – парус давай.
Олег с Гуннаром, истекая водой, глядели друг на друга. Когда старый викинг чуть отдышался, его кулак смачно хрустнул под рёбрами Олега. Тот грохнулся на палубу, но тут же рассмеялся. Зычно, дерзко с глуповатым визгом. Потирая живот, он хохотал так, что и красный от гнева Гуннар рассмеялся следом. Сипло и потрясая плечами. И, наконец, разразился громовым «Хо-хо-хо!».
Когда оба норманна вдоволь насмеялись и утёрли слёзы, когда Олег размял ушибленный живот, а их корабль отплыл на безопасное расстояние, Любор потребовал объяснений.
– Они нам так и не открыли. Но этот, – Гуннар кивнул на Олега, – прибил свой щит на ворота.
– Что он сделал? – нахмурился Любор. Он понял речь норманна, просто сказанное не шло в разум.
Гуннар выставил два пальца и ткнул ими в борт.
– Вот так. Посередь. Киев для нас теперь, что псарня для лисы.
Гуннар сказал правду. В это время у киевских ворот суетились молодые гридни. Крепкое дубовое древко трещало, упершись рычагом под прибитый щит. Он крепко засел на трёх стрелах. Тыловом топора Олег вогнал их заместо гвоздей. Норманнский щит – из клёна. Познатнее – обит свиной кожей, а её мочат в морской воде.
Викинги не часто использовали один и тот же щит на два боя. Клён – дерево обычное. Когда щит ломался, быстро рубили новый.
– Что это значит? – спросила Янка. – У нас так не принято.
– У свеев и данов, – ответил Любор, – повесить щит на дверь твоего дома, значит, присвоить себе твой дом и всё, что в нём.
– Я смотрю, ты знаешь наши обычаи? – удивился Олег.
– Года с вашими братьями мне хватило.
– Значит, ты себе Киев присвоил? – спрсила Янка.
– Это уж точно, – Олег прищурился в сторону берега, где вечерний туман скрывал частокол, – а ещё мы не бросаем своих. Сегодня ночью нужно в город – остальных соберём. Тут нам больше делать нечего.
И добавил хитро:
– Покамест нечего.
Гуннар толкнул Любора и указал на парус. Вместе они стравили его и сели за вёсла. Ушкуй лениво поворачивался против течения.
– Говорят, люди находят богатство в Корсуни. Что на Тавриде, – сказал Олег.
– Говорят, там чаще находят смерть, – ухмыльнулся Гуннар.
– А третьего и не нужно.
Янка хотела прильнуть к Любору, упоминание Корсуни напугало её. Древляне говорили, что там – на границе суши, моря, ветра и огня – живёт Кощун. И что стережёт он то самое богатство, о котором сказал Олег.
Скрыня о семи цепях. Висит на верхушке дуба. В корнях его томятся чуры. Те из них, что хотели серебра-золото. А само это серебро-золото – кровь Сварога. Каждую ночь пленённое светило обливается кровью за мировую тьму. И каждое утро могучий змей уносит колесницу Сварога снова ввысь. Но чем больше дней от начала мира, тем больше капель в сундуке Кощуна. Древляне