трети. Таким образом, кажется, эта самая наука пытается поддерживать в силе две байки: первую – о том, что размер не имеет значения, и вторую – о том, что большим размером никак нельзя увеличить размер женских органов. Но, какими бы обоснованными ни были доказательства, если попадается женщина с большим влагалищем, у любого мужика, я убежден, возникнет вопрос, кто у нее был до него, с каким носорогом она имела дело? Ну а что касается размера и его значения, я думаю, имеет смысл спрашивать об этом самих женщин, но те, которых спрашивал я, единодушно говорили, что разница есть. И если байка о размере больше важна для самих женщин, то другая – для мужчин. Каждый раз трахаясь с ней, он невольно будет фантазировать о ее прошлых похождениях, об огромном члене того мамонта, который был на ней, и все такое. Даже самые правильные из тех, кто говорит, что для них прежний опыт их подруг никакого значения не имеет, я убежден, пытаются как бы перехитрить природу, хотя про себя явно имеют какие-то не вполне лестные мыслишки относительно предыдущих партнеров своих подруг и их совокуплений, движений, звуков и жидкостей.
Я был уверен, что встречались они по средам, вечером после работы, потому что каждый четверг утром она выглядела счастливее обычного, от чего мой член напрягался, как у похотливого самца. Какие же мы, в сущности, животные. Когда дело доходит до близости, разум, какой бы сильный он ни был, отключается, и организм работает только на удовлетворение мгновенных желаний. Организму нет дела до того, что самка накануне развлекалась с другим самцом. У организма есть природная цель, стремление к которой так высоко, что затмевает все. Организму нет дела до того, что после проснется разум и начнет ненавидеть и ее, и себя самого.
Что конкретно я испытывал – влюбленность или просто похоть, – объяснить я не мог, но, возможно, это и не имело никакого значения. В любом случае я мог когда угодно снимать шлюху и на некоторое время умерять свой пыл вплоть до полного безразличия. Однако потом все начиналось заново.
Не знаю, был ли Егорка в курсе отношений Маши и Худокова, но если и был, то казалось, что ему это совершенно безразлично. По крайней мере, по его поведению это никак не определялось, потому что всех и в любой момент времени он одинаково ненавидел, и отношение его к Худокову, как, впрочем и к остальным, никаким образом не менялось на протяжении всего времени: все мы были кусками дерьма под ногами этого высокоразвитого, по его собственному убеждению, существа.
Об его этой просьбе к Маше я узнал от нее самой, как и то, что она по каким-то причинам ему отказала. В результате отказа он не пришел в ярость, а спокойно сказал что-то вроде: «ну что ж». Зная его повадки, можно было сразу сделать вывод, что это «ну что ж» было гораздо хуже, чем вопли, швыряние предметов в стены и любые другие стандартные для него приемы. Здесь же, судя по всему, ситуация была нестандартная, с соответствующей нестандартной реакцией,