есть.
Так примерно мы и разговаривали, по классическому сценарию интересного для женщины разговора – то есть о ней, при том что она говорит правду или почти правду, а я несу полную ахинею, что, надо сказать, позволяет сделать ситуацию не так быстро наскучивающей, но скорее даже забавной и в каком-то роде комичной. Но в скором времени надоедает даже это.
Мы допивали вино, и я сказал Оксане, что неплохо было бы ей раздеться, хотя на самом деле я не то чтобы сильно этого хотел, но скорее именно то, что вино заканчивалось, а также некоторая исчерпанность нашего с ней общения побудили меня перейти хоть к каким-то действиям. Она сняла свитер, затем лифчик, обнажив грудь среднего размера с темными сосками, затем сняла джинсы и, оставшись в одних трусиках, подошла ко мне.
Пока она раздевалась, странные мысли проходили у меня в голове. Я смотрел на ее одежду, дешевую и безвкусную, купленную, как казалось, на сэкономленные, не пропитые мужем деньги, и думал о том, что вещи эти настолько убоги, что даже еще хуже этой обстановки, куда они попали, то есть хуже моей квартиры, хотя само слово «хуже» здесь не совсем уместно. Вернее сказать, возникало ощущение, что этих вещей не должно было здесь быть, как и ее, как и всего этого. Не знаю, что за сентиментальность на меня накатила, но это ощущение жалости, что ли, смешивающейся с каким-то привкусом отвращения, становилось невыносимым, равно как и это противоречие: с одной стороны, я хотел трогать ее голое тело, а с другой стороны, мне было противно даже смотреть на эти ее сиськи, неоднократно заслюнявленные ее жалким мужем и еще сотнями мужиков.
Чтобы отогнать такое настроение, я решил еще немного подвыпить, сказал Оксане что-то вроде «подожди», встал, открыл дверцу кухонного шкафа, достал бутылку «Джек Дэниэлс» и два стакана. Грамм сто я выпил сразу, даже не садясь, и, странное дело, такая тошнота подкатила, что я едва сдерживал себя, чтобы не блевануть. Я сел на стул, выпучил глаза и, судя по всему, имел такой скукоженный вид, что сильно удивил мою подругу, которая, хотя и тоже выпила, но, кажется, неплохо осознавала происходящее и потому наверняка стала молиться своему шлюшьему богу, чтобы я не двинул кони прямо сейчас.
Глава 20
Через какое-то непродолжительное время с тошнотой моей обошлось, и мне в этом смысле несколько полегчало. Но вместе с тем алкоголь пробирал меня уже достаточно сильно, и я понимал, что на сегодня с ним пора завязывать. Тут я решил, что надо все же использовать Оксану по ее прямому назначению и намекнул ей на то, что пора ей заняться тем, что находится у меня в штанах. Она села на корточки, поместила руки на мой ремень и, протянув с каким-то нелепым удивлением: «Кожаный… Дорогой, наверное…» – начала его расстегивать.
Господи, какая пошлость! Мне стало еще больше ее жаль. Похоже, за свою нищую во всех отношениях жизнь она не видела совершенно ничего, что могло бы разубедить ее в стандартной