оказались значительно успешнее нас. Егорку, как одного из высоких руководителей, еще более высокие руководители назначили разобраться в проблеме и найти решение. Таким образом у Егорки, имевшего еще в пятницу только одну проблему – как склонить к близости Машу, теперь, в понедельник, было уже две проблемы, и вторая из них – как улучшить положение дел в конторе. При этом вторая проблема занимала настолько обширное пространство внутри его черепа, что мысли о первой сперва даже слегка притупились. Однако затем, поразмыслив, он, будучи серьезным руководителем, достойным своего времени, нашел, как ему показалось, гениальный выход: соединить решение двух проблем, убить одним выстрелом двух зайцев и получить сразу два результата. И, надо сказать, это весьма его возбуждало: в первом случае интеллектуально, а во втором физически, но в обоих – как доминантную особь, которая в награду за свое превосходство получает право спариться с самкой.
В итоге он позвал Машу и дал ей поручение, безобразно простое, но расчетливое и коварное: разобраться в сложившейся ситуации, обнаружить проблему и предложить решение. Пока мы общались втроем – я, Сроп и Перевогин, – они с Машей обсуждали положение дел и эту новую задачу, хотя, как она сказала, разговор их, несмотря на то что был достаточно продолжительным, оказался пустым. Егор Алевтинович крутился как уж на сковородке, с одной стороны, изображая из себя величайшего специалиста (разумеется, не говоря прямо, но всячески давая это понять), и с другой стороны, не сообщая ничего конкретного о нынешнем положении вещей. Подозреваю, что он, как перевозбужденный примат, прыгал вокруг предмета своего вожделения, рассматривая его со всех сторон, пуская слюни и предвкушая.
Напоследок, когда она уже выходила из его кабинета, он спросил:
– Ну а все же, как насчет того моего предложения?
Маша обернулась и посмотрела на него, не находя что ответить.
Тогда он, ехидно ухмыляясь, продолжил:
– Если не хочешь здесь, называй любое место и время, я приеду.
Она ушла.
Представляю, как он остался сидеть в своем кресле, с играющей на лице своей противной улыбкой.
Я предложил Маше помощь, понимая, конечно же, что дело это безнадежное, и уже начиная мысленно готовиться к возможному исходу. Прогоняя от себя похабные мысли об их с Егоркой соитии, я, будучи по своей природе ничем не лучше, создавал другие такие же мысли – соития нашего с ней, и, надо признаться, меня эти мысли возбуждали не меньше, чем этого примата. Я уже начал предвкушать, когда же это произойдет.
Сроку у нас была неделя: это и так немного, но дело еще осложнялось тем, что работать, собственно, было не с чем. Я прекрасно понимал, что за неделю мы вряд ли сделаем что-нибудь стоящее, но даже будь результат нашего труда на деле трижды стоящим, друг Егорка в любом случае раскритикует его только для того, чтобы достичь своей цели. В том, что касалось собственно этого задания, которое он поручил Маше, я был уверен: он будет заниматься им лично и именно как результаты своего труда