отцу…
– Я не стану этого делать! – отрезал Алексис тоном, не терпящим возражений.
Оттолкнув его от себя, Шинед поднялась и начала расхаживать по небольшой комнате взад-вперед, а потом и вовсе стала мерить помещение шагами по периметру. Когда она намотала порядочное количество кругов, то внезапно остановилась перед братом и взмахнула руками.
– Алексис, почему ты такой упрямый осел?! Всего-то надо сделать вид, что ты осознал степень своей вины!
– Но я не чувствую за собою никакой вины! Почему мне надо притворяться и разыгрывать из себя какого-то другого? Вот он я! Единственный и неповторимый! Таким я когда-нибудь и умру!
– Мы бессмертны, и ты это знаешь, – напомнила Шинед.
– Нам преподносят эту информацию, да. Но достоверно ли это?
– Ты не выносим, Алексис! Ты ставишь под сомнение все, о чем тебе говорят!
– Разумеется, Шинед. Я же философ. А философы во всем сомневаются. – Он задорно подмигнул сестре. Искорки вспыхнули в его васильковых глазах. – И идут собственным путем к прозрению.
– Мой младший брат – и вдруг философ? – Шинед расхохоталась, но это был не обидный смех, а скорее задорный. – Оказывается, я плохо знаю тебя, мой милый братец!
Им хотелось поболтать беззаботно, как раньше, еще и еще, однако снаружи послышался предупредительный стук в дверь. В проеме отворившейся двери появилась голова толстого охранника.
– Прошу вас заканчивать приватную беседу, время вышло!
Подарив ему одну из своих лучших улыбок, Шинед попросила выделить им еще пару минут. Охранник одобрительно кивнул.
– Хорошо, две минуты. Отсчет пошел! – И голова скрылась за плотно захлопнувшейся дверью.
Шинед упала перед братом на колени, ничуть не страшась своего, возможно, унизительного положения.
– Прошу тебя, Алексис, покайся перед отцом, пусть картинно, формально, пусть это ничего не решает…
– Как раз решает! – возразил брат. – Это решает все! Ты меня отлично знаешь, я не умею притворяться тем, кто я не на самом деле!
– Здесь другое дело. Тогда отец отпустит тебя из-под ареста, твое затворничество прекратится.
– Напротив, сестричка, дело то же самое, – снова возразил Алексис. – Для меня ситуации одинаковые. Повторяю: я не хочу притворяться, не буду ни перед кем раскаиваться, не стану угождать всем и всякому. – В нем явно проснулся упрямый юношеский максимализм. – Если я буду подстраиваться под каждую жизненную ситуацию, и начну меняться, вдруг я, в конце концов, превращусь не в того, кем на самом деле являюсь? Да, черт возьми, однажды я не узнаю самого себя!
– Ради собственного спасения идут и не на такие жертвы! – выпалила девушка, укоряя брата за строптивость и скверный характер.
– Другие пусть делают, что хотят. Я не стану! – произнес Алексис твердо, ставя жирую точку и давая понять, что разговор на эту тему исчерпан.
Снова