быть».
Семела была простая, и Влад любил ее за это. Ей нравилось слушать его сказки. Между тем, глупо было бы считать, что между ними происходила какая-нибудь настоящая любовь. Влад порой задумывался об этом. Любви такой, как у старших, между ними не случилось – они были слишком малы. И слишком близки душой. Они любили друг друга как брат и сестра.
Но Семела и вправду отличалась своей красотой. Глаза у нее были большие и лучистые, светились как две голубые жемчужины. Она много улыбалась, но всегда как-то скромно и едва уловимо, и от улыбки этой расходились круглые ямочки на щеках. Вся она была такая маленькая и круглая, как сверкающая лунным блеском жемчужинка. Семела никогда не хотела раньше времени взрослеть. Однако порой ей приходилось. Деревенские отчего-то не любили очаровательную Дюймовочку и детей своих к ней старались не подпускать.
– Что, опять не пошли они с тобой в поход?
Семела кружилась на самодельных качелях во дворе. Влад с досадой плюхнулся рядом:
– Трусят.
– Если б можно было мне выйти с деревни, я б пошла с тобой!
– Не «если», а «когда», Селька. Когда. Когда-нибудь тебя пустят.
– Когда-нибудь пустят, – она вздохнула с наигранным воодушевлением. Верить в свободу очень хотелось, но совсем не получалось.
Влад улыбнулся ей, готовый еще что-то сказать, но Семела быстро перебила его очередные сочувствия. Говорить о своем доме она не хотела.
– Пела твоя мама сегодня такую песенку хорошую! Только забыла я… Мотив помню, а песенку забыла, – она сильнее раскачивалась на скрипучей дощечке.
– «Мудрой Тишине»?
– Да, ей! – Семела заметно ободрилась новым разговором о сказках. – Столько знает твоя мама. Нравится мне, как поет она во дворе по утрам.
– Это она напевает, пока по хозяйству возится.
– А красиво ведь! Чебер3!
– Чебер… – задумчиво вторил Влад. – Ты удмуртский знаешь?
– Бабушка знала да говорила. А ты мне песенку спой, я песенку хочу.
– Мама сказала, будто это не песенка, а молитва такая. В Тишине будто все молитвы песенками поют.
Он рассказывал так, словно Тишина в самом деле существует. Семела радовалась такому разговору. Ей нравилось думать, что Тишина существует. Существует мир, в котором нет ничего, что здесь. Совсем другой, как в книжках. Настолько ей это соображение нравилось, что все песенки и истории, выдуманные мамой Влада, она требовала непременно запоминать и рассказывать, да так, чтобы не пропустить ни одного слова. Вот и в этот раз девочка нахмурилась, как бы предполагая, что просьба настолько очевидна, что ее не следовало бы и вслух произносить.
– Белолицая луна,
Мне мила ты и верна;
Светоносная луна,
Ты одна мне отдана.
Верю мудрой Тишине,
Правда ей и сила мне.
А дальше я не запомнил. Я у мамы спрошу и обязательно тебе запишу в тетрадке.
– Обязательно запиши, –