смело сажать ее в клинику. Нужно было сделать это, и моя совесть была бы чиста. Хоть и не до конца. Но я медлил. Я ждал. Ее безупречная учеба. Ее оценки. Лучше, чем в моей зачетке. Они убеждали меня, что все хорошо. Только потом я догадался, что Поля просто отлично умела совмещать приятное с полезным.
Она употребляла все чаще. Больше. Дозы становились крупнее. Виды становились тяжелее. Хотя меня нельзя назвать человеком, далеким от мира наркотиков, иногда я даже не понимал, под чем она.
Первый год нашей жизни на новом месте. Все было относительно просто. Одна таблетка экстази с утра, пару дорожек мефедрона после обеда, чуток каннабиса на полдник, и большой отрыв в виде сочетания марихуаны и гашиша после ужина. Полина не давала форы. Она хотела быть первой в этой погоне с самой собой.
Все стало хуже через год, когда Полина расширила свой рацион.
Утром она заменила экстази опиатами, в середине дня прибавился кокаин, вечером она добивала себя афметаминами.
Деньги уходили, как вода сквозь пальцы. Я продолжал бездействовать.
Я, конечно, пытался разговаривать, но слезы сбивали меня с толку. Ее слезы. Я чувствовал, что делаю только хуже, раздражая ее.
Один раз был момент просветления. Когда она загремела в больницу с почками. Всего лишь двумя днями ранее я устроил скандал. Взорвал все ее нычки. Все эти тайники, разбросанные по квартире. Рассадник наркотической грязи, которая так соблазняет. Я сорвался и устроил скандал. Весь пол был устлан наркотой разного вида. Как будто спецподразделение получило наводку и примчалось уложить всех мордами в пол. Не хватало только оператора, который бы заснял Полину, скрывающую свое личико рукой с обгрызанным маникюром. Она бы говорила, чтобы этот придурок убрал свою камеру. Она бы сказала, что это все ей не принадлежит, и она не знает откуда взялись все эти мягкие мешочки и свертки. Все эти сухие листья.
Я сорвался. Я бросал все на пол и топтал в порывах ярости. Я кричал, что от такого люди долго не живут. Полина смотрела на меня изумленными глазами в облаке кристаллической пыли.
Спустя два дня Поля пожаловалась на боль в пояснице, и ее положили в больницу. Я пришел к ней в палату. Принес апельсины, которые, как оказалось, ей нельзя. Такое иногда очень сильно добивает. Когда ты на пределе. Тебе страшно от того, что вот-вот ты потеряешь любимого человека. Единственного важного для тебя человека. Ты приходишь его навестить, а тебе говорят, что ему нельзя апельсины. Такое добивает. Такое щиплет глаза. Щиплет, будто ты со злости начал рвать эти самые апельсины. Не аккуратно отделять корочку на расстоянии от глаз, а разрывать, как разрывал бы сердце того мудака, кто придумал наркоту. Сок пылью оседает на глазах. И щиплет их.
Я с трудом узнал ее из-за бледности и темных кругов под глазами. Все благодатное свечение, которое исходило от нее с самого начала, исчезло. С того самого момента, когда перед ней расступался народ возле мемориала, Полина излучала волны доброты и спокойствия. В тот душный вечер, когда меня