крови. Где-то ближе к краю, словно небрежно брошенное, лежало чье-то тело. Оно было лишено головы, и кто угодно мог увидеть обрубленный кусок плоти – срез на шее, из которого уже не стекала кровь, но который все же мог вызвать тошноту одним лишь своим видом. Голова лежала на боку в некотором отдалении от тела, почти что ровно посередине темного пятна. Мерзкий до отвращения запах завершал жуткую картину смерти.
Девушка уже второй раз за день оказалась на коленях. Только сейчас она нисколько не обратила на это внимания. Очень медленно, не в силах сдержать дрожь в теле, она подползла к отвернутой голове. Неужели это та самая особа, что так носилась со своим дворянским достоинством, сейчас ползла по ковру, словно последняя нищенка перед вратами какой-нибудь убогой церквушки. Ее дрожащая рука повернула измазанную в крови голову. Сомнений больше не оставалось – перед ней было тело ее отца. На его лице застыло какое-то кривое выражение ужаса, которого она никогда не встречала у того прежде, а сухие глаза смотрели расфокусированным взглядом куда-то в пустоту, но Вероника без сомнений узнала в этих искаженных чертах Юрия Гордеева.
Она не могла вынести этого мертвого взгляда, и поэтому тут же, словно ошпарившись кипятком, отвернула лицо от себя. Девушка не кричала и не плакала. Только частое поверхностное дыхание и широко раскрытые невидящие глаза говорили о ее состоянии. То был парализовавший все тело шок.
***
Вероника любила своего отца. Это не было настолько же нежным и трепетным чувством, что она испытывала к давно погибшей матери, но она все равно считала это любовью. Отец был строг, он много ожидал от дочери и во многом ее ограничивал. Им на Веронику было возложено тяжелое бремя, которое она была вынуждена нести на своих плечах с достоинством. Ей даже пришлось скрывать страсть всей своей жизни в угоду отцовским желаниям. Да, временами он был невыносим, и Вероника редко всей душой соглашалась с ним. Его фанатичная дворянская гордость, честолюбие и… Несмотря на все это, кто кроме него мог считаться ее семьей? Она не могла ненавидеть его, это противоречило бы тем принципам, которые с таким старанием и любовью были заложены еще при жизни матушки. «Люби семью, чти знания, не страшись перемен», – девушка помнила ее слова. Что-то настолько важное нельзя было отбросить из-за банальных расхождений во взглядах.
Поэтому Вероника стояла на его стороне, верила его словам и старалась с высоко поднятой головой нести это замысловатое «Гордеевское достоинство». Так долго, сколько могла.
«И что прикажете делать сейчас? Продолжать отстаивать честь семьи, отказать Рогову и встретить такой же конец? Лишиться головы на этом же ковре, с такой же отвратительной гримасой?».
Отец Вероники был прав, гордость стоит дорого. В конечном счете, сколько бы он ее не учил, она не сможет заплатить эту цену.
На самом деле тот факт, что Вероника согласилась приехать в поместье революционеров, уже можно было назвать отказом от своего достоинства. Это было откровенное и ничем не прикрытое