Женился и ни разу об этом не пожалел. Правда, на мечте о Волге пришлось поставить крест: Аня не могла оставить больную мать, дом с приусадебным участком и домашнюю живность. А на Волге, как впрочем, и в Сибири, у них не было ничего.
Жили они с Анечкой душа в душу. Правда, недолго. Умерла она сразу после третьих родов. Только и успела сказать на прощание: «Береги детей, Петя! Глаз с них не спускай. Пока жива мама, поможет».
Теща, и в самом деле, вынянчила всех троих. Умерла, когда Васька уже школу заканчивал, а Лешка после политехнического два месяца на заводе инженерил.
Сам Петр так больше и не женился. Не до амуров ему было, детей поднимаючи. А, когда спохватился, понял, что припозднился с этим вопросом: привык он уже к своему образу жизни. А потом не один ведь жил. Вначале в доме хозяйничала баба Лиза, затем эстафета перешла к невестке. Место для новой хозяйки так и не освободилось. Да и некогда ему было задумываться над своей личной жизнью: то растил сыновей, то женил их, то внуков нянчил, как и обещал Аннушке.
Она была бы довольна – вон какие ребята выросли: умные, толковые, умеют зарабатывать, детей своих любят, отца уважают. Вот только с отъездом этим… Если б не Людка, Олег бы поехал. Но без детей он не сдвинется. Да и любит он эту патриотку чертову. Своеобразно, но любит – как собака палку.
Ладно, пусть в Киргизии сидит – за могилками присмотрит, за живностью, за пчелами. Опять же, дом ему остается, могут в него перебраться, а свою жилплощадь квартирантам сдавать. Людка – еще тот цербер, не даст Олегу опуститься. Ей, русской, и в самом деле, нужна та Германия, как рыбе зонтик. А ему, Петру, надо ехать. Там, на чужбине, он детям нужнее будет.
Уже через неделю Васька выехал в столицу за анкетами. Почти полмесяца простоял у посольства, но нужные бумаги привез.
В конце марта девяносто третьего Майеры наконец получили вызов. Довольно быстро упаковали чемоданы. Присели на дорожку, выпили. Петр Карлович попытался, как бывалоче, спеть с Маринкой дуэтом – не вышло: из горла вырывались лишь жалкие всхлипы.
Дед махнул рукой, вылез из-за стола и пошел на кладбище. Он долго стоял на могиле Аннушки и плакал, седой, сгорбленный, в коротких брюках, открывающих не только все носки, но и кусок голых незагорелых стариковских ног. Брюки эти он надевал в особо торжественных случаях. Их ему еще Аннушка покупала. Маринка с ним уже не раз ругалась, подсовывала новые, выбрасывала «подстрелки» на чердак – ничего не выходило. Петр Карлович каждый раз находил и надевал любимые штаны, потому как они – почти новые: ни одной дырочки моль не проела.
***
Уже два года Майеры жили в Германии. Дед – в двухкомнатной квартире, молодые – в трехкомнатных. В разных подъездах, но в одном доме. Лешка работал на механическом заводе, правда, теперь уже не инженером, а рабочим. Ишачил по десять часов в день, таская домой все, что плохо лежало. Весь балкон у него был забит трофеями: наждачной бумагой, изолентой, напильниками, резцами, сверлами. На вопрос: