вечеру погода вновь стала портиться. С близкого залива Среднего моря набежали облака, которые медленно, но неуклонно темнели, предвещая скорое ненастье. Сильные порывы ледяного северного ветра рвали с плеч плащи, которые мы поторопились достать из сумок. И я зябко ежилась, силясь плотнее закутаться в тонкую шерстяную ткань.
Увы, предупреждение Теона сбылось. Около врат действительно была целая толпа народа, желающего побыстрее выбраться из Доргфорда. За несколько проведенных здесь часов очередь практически не продвинулась. Матушка Шарлотта попыталась было продемонстрировать амулет храма, но на нее попросту не обратили внимания. Лишь ближайший косматый крестьянин с широкими плечами и поистине пудовыми кулаками многозначительно показал эти самые кулаки Шарлотте, пробасив, что отмесит ими всякого, кто рискнет влезть вперед него. И плевать он при этом хотел на гнев небес и прочие страшилки божьих прихлебателей.
Матушку аж передернуло от столь крамольных речей, но настаивать она не решилась. Лишь осенила себя священным треугольником и забормотала под нос какую-то молитву о спасении заблудших душ. Но больше пройти без очереди не рисковала.
Я уныло смотрела себе под ноги, чувствуя, как от холода, а больше от обиды дрожат губы. Глаза горели от невыплаканных слез. Я держалась из последних сил, не позволяя себе дать выход эмоциям. Знала, что тем самым сделаю только хуже. Шарлотта не изменит решения, а мое грядущее наказание станет лишь суровее.
Но я не понимала. В упор не понимала, чем заслужила такую несправедливость. Господин Легрей прав. Это было очень жестоко со стороны матушки: поманить меня надеждой на обучение, а в самый последний момент, когда испытание уже было успешно завершено, отобрать ее.
Диди крепко сжимала мою руку. Верная подруга прекрасно понимала, в каких расстроенных чувствах я находилась, но не оставляла попыток растормошить и каким-нибудь развеселить меня. То и дело начинала рассказывать о том, как нам будет чудесно вместе в храме. Больше всего на свете я хотела осадить ее, приказать заткнуться, но неимоверным усилием воли сдерживалась. Во-первых, это ничего не исправит и не изменит. А во-вторых, она не виновата в моей беде. Напротив, искренне рада из-за того, что мы не расстанемся на долгие годы, а скорее всего – навсегда.
– Все еще сердишься на меня?
Я вздрогнула от неожиданности. Матушка Шарлотта подошла так бесшумно, что застала меня врасплох.
– Я не сержусь, – как можно более ровно ответила я.
– Амара. – Шарлотта проникновенно взглянула мне в глаза. – Ложь – это один из самых худших грехов. Не ври мне.
– Да, сержусь, – глухо ответила я, не желая усугублять свое и без того бедственное положение.
– Ну что же, я тебя понимаю. – Шарлотта положила руку мне на плечо и ободряюще потрепала. Добавила снисходительно: – Рано или поздно, но ты поймешь, что я действовала исключительно во благо тебе. И обязательно поблагодаришь меня от всего сердца.
Я покрепче сжала губы, не позволяя себе недовольного восклицания. Не буду продолжать этот бессмысленный