на несколько дней уехать из Швейцарии. Если через пять дней я не вернусь, ты передашь это письмо моему адвокату, господину Леопольду Визнеру. Адрес на конверте.
– Что-то случилось?
– Да, Шульц, случилось. Но я думаю, все обойдется, по крайней мере, я надеюсь на это. Кроме того… – Генрих запнулся и постучал указательным пальцем по столу. – Мой добрый, славный Шульц, ты столько лет служил мне верой и правдой, и я вряд ли когда-нибудь смогу тебя по достоинству отблагодарить. Но знай, я очень привязан к тебе и по-своему люблю. Спасибо тебе за все.
– Господин… – у Шульца от волнения перехватило дыхание, – вы так говорите, словно прощаетесь со мной. А я… я готов отдать за вас жизнь, скажите только. Я, конечно, уже не такой молодой и проворный, как прежде, но поверьте, еще могу постоять за вас и за себя. Возьмите меня с собой.
– Спасибо, Шульц. При других обстоятельствах я бы так и сделал, но сейчас не могу.
– Скажите, Ольга… она каким-то образом связана с тем, из-за чего вы должны уехать? – пересиливая себя, спросил Шульц и с болью посмотрел на Генриха.
– Да. Мне сказали, если я буду благоразумен, то с ней ничего не случится. Теперь ты понимаешь меня, Шульц?
VI
Самолет, на борту которого кроме пилота находились Генрих и Вендлер, был в полете уже два часа. Вендлер смотрел в иллюминатор и, восторгаясь буйным великолепием, которое было вокруг и под ними, без умолку болтал. Он был в прекрасном расположении духа, и даже мрачный вид сидевшего рядом с ним Генриха не мог испортить его.
– Генрих, ты только посмотри, какое яркое солнце, а белые облака точно пушистая вата совсем близко от нас, и, кажется, протяни руку – и ты коснешься их ладонью.
Генрих молчал. Он, прикрыв глаза, старался собраться с мыслями, сосредоточиться и, по возможности, не думать о том, что ждало его впереди и к чему он внутренне был уже готов. Перебирая в памяти события последних дней, он думал о Гансе и о том, как тот, должно быть, удивится, когда, не дождавшись от него звонка, позвонит ему сам, а в ответ услышит, что Генрих уехал и неизвестно когда вернется. Генрих невольно представил себе выражение лица Ганса, и ему в глубине души стало стыдно. Он забыл обо всем на свете, даже о друге, как только узнал о коварных замыслах Вендлера в отношении Ольги. Впрочем, Ганс не маленький и сам разберется со своими проблемами. Генрих гнал от себя мрачные мысли и убеждал себя, что все пройдет гладко. Но на душе была смутная тревога, которая не только не оставляла его, но и, по мере того как их полет приближался к концу, все усиливалась. Вилли Вендлер… Что, собственно говоря, он знает о нем? В 1941 году они общались всего месяц. Как командир, Вендлер показался Генриху опытным и знающим офицером, с подчиненными держался ровно, не заносился и никогда понапрасну никого не обижал. Вот, пожалуй, и все, что он мог сказать о нем. Теперь, когда их интересы пересеклись, Генрих пожалел, что в свое время недостаточно изучил характер и повадки своего бывшего полкового командира. Оказывается, за холеной внешностью Вендлера и его благородными манерами скрывается