только было подписано перемирие, я сразу же демобилизовался и принялся налаживать нормальную жизнь. Первым делом я навел справки о Викторе. Я написал ему в Шропшир и в ответ получил вежливое письмо от его племянника. Он писал, что вступил во владение домом с прилегающими угодьями. Виктор был ранен, но не опасно. В данный момент он не в Англии, а где-то за границей, то ли в Италии, то ли в Испании, племянник не уточнил. Думает, что дядя уехал из Англии навсегда. Если ему станет что-либо известно, он непременно даст мне знать. Больше никаких сообщений я не получил. Послевоенный Лондон мне разонравился, его обитатели тоже. И я решил обрезать концы и уехал в Америку.
Вновь я свиделся с Виктором почти через двадцать лет.
Я твердо верю, что меня с ним свела не простая случайность. Такие вещи предопределены. Я придерживаюсь теории, что жизнь каждого отдельного человека можно уподобить колоде карт. Карты непрерывно тасуются, и каждый имеет шанс оказаться в колоде рядом с теми, кого он знает или любит. Мы все в руках Судьбы, которая сидит за игровым столом. Игра идет, карты сбрасываются, заменяются другими…
Неважно, какие именно обстоятельства снова привели меня в Европу за два или три года до Второй мировой войны. К данной истории это не относится. Так получилось, что я оказался там; мне к тому времени уже минуло пятьдесят пять.
Я летел из одной европейской столицы в другую – названия их не имеют значения, – когда самолет совершил вынужденную посадку в глухой горной местности. К счастью, обошлось без жертв. Двое суток экипаж и пассажиры, в том числе я, провели без всякой связи с внешним миром. Мы кое-как разместились в полуразрушенном самолете и стали ждать помощи. Наше приключение наделало тогда много шума и попало на первые полосы газет, потеснив на пару дней репортажи о политических событиях в Европе.
Первые сорок восемь часов оказались не особенно тяжелыми. Нам повезло: среди пассажиров не было женщин и детей, а мужчины держались стойко. Никто не сомневался, что помощь скоро придет. Рация работала вплоть до момента посадки, и радист успел передать наши координаты. Оставалось набраться терпения и постараться не замерзнуть.
Свои дела в Европе я закончил, а нити, связывающие меня со Штатами, были не настолько крепки, чтобы я мог предполагать, будто меня там ждут с нетерпением. И поэтому я был до чрезвычайности взволнован, неожиданно попав в места, похожие на те, которые когда-то страстно любил. За прошедшие годы я сделался сугубо городским жителем, рабом комфорта. Лихорадочный пульс американской жизни, ее неистовый темп, бьющая через край энергия Нового света слились воедино, заставив забыть обо всем, что еще привязывало меня к свету Старому.
Теперь же, любуясь грандиозным горным пейзажем, я понял, чего мне не хватало все эти годы. Я забыл про своих попутчиков, забыл про покалеченный самолет (какой анахронизм в этом древнем пустынном краю!), забыл о своей седой голове, о давно утратившем легкость теле, о грузе всех моих лет. Я