самое сердце горы, пока ближе к полудню долина совсем не пропала из виду. Я думал только о том, чтобы идти вперед, подниматься все выше, выше, преодолеть первый гребень, потом осилить второй и начать взбираться на третий, более крутой, чем первые два, почти отвесный, еще окутанный тенью. Продвигался я не слишком быстро: побаливали нетренированные мышцы, иногда сбивалось дыхание, но воодушевление мешало чувствовать усталость. Напротив, я был полон сил и думал, что могу так идти без конца.
Я глазам не поверил, когда увидел перед собой деревню, поскольку считал, что до нее еще не меньше часа. Очевидно, я все-таки уложился в неплохое время: на часах было только четыре. Деревня показалась мне убогой и заброшенной; похоже, жителей там почти не осталось. Многие окна были заколочены досками, часть домов обвалилась и разрушилась. Только из двух или трех труб шел дым, а на соседних выгонах не было ни души. Несколько коров, тощих и неухоженных, щипали траву у самой дороги; колокольчики глухо позвякивали в застывшем воздухе. Все это производило мрачное, гнетущее впечатление, особенно по контрасту с радостным возбуждением, которое я испытывал при подъеме наверх. Мысль провести здесь ночь меня не вдохновляла.
Я подошел к двери ближайшей лачуги, где над кровлей вилась струйка дыма, и постучал. Дверь не сразу открыл паренек лет четырнадцати, который, завидев меня, обернулся и кликнул кого-то. Наружу вышел мужчина примерно одних со мной лет, тяжелый, грузный, с туповатым лицом. Он сказал что-то на местном наречии, потом, спохватившись, перешел на основной язык страны. Знал он его не намного лучше меня – то и дело запинался и подыскивал слова.
– Ты доктор из долины? – спросил он.
– Нет. Я приезжий, провожу здесь отпуск, хочу полазать по горам. Мне нужно где-нибудь переночевать. Вы не согласитесь пустить меня на ночлег?
Он помрачнел и вместо прямого ответа сказал:
– В доме тяжелый больной. Я не знаю, что делать. Обещали прислать доктора. Ты никого не встретил по дороге?
– Боюсь, что нет. Кроме меня, сюда никто не поднимался. А кто болен? Ребенок?
Мужчина покачал головой:
– Нет-нет, здесь нет детей.
Он был явно растерян и сбит с толку. Я мог ему только посочувствовать, но понятия не имел, чем помочь. У меня не было при себе никаких лекарств, кроме пакета первой помощи и пузырька с аспирином. Если у больного жар, аспирин мог сбить температуру. Я вынул аспирин из рюкзака и отсыпал мужчине в ладонь горсть таблеток.
– Попробуйте ему дать. Это может помочь.
Он знаком поманил меня в дом:
– Послушай, дай ему сам.
У меня не было особого желания заходить внутрь и наблюдать агонию какого-то хозяйского родича, но соображения гуманности перевесили. Я последовал за хозяином. У стены стояла кровать на козлах; на ней под двумя одеялами лежал человек с закрытыми глазами. Он был бледен, небрит, черты его лица заострились, как бывает у тех, кому недолго осталось жить. Я подошел и взглянул на него. Он поднял веки. Какое-то мгновение мы, не веря себе, смотрели друг на друга. Потом он улыбнулся и протянул ко