Даже стишок Kate, Kate, make a cake. Мама говорила, что у меня во рту – камни. Или манная каша.
Гришка тоже плохо знал английский. Когда его мама учила, она его била ручкой. Кричала, что он тупой. Также она плакала. Мне не говорила, что я тупой. Потому что я умный и всегда слушался.
Однажды она сказала: «Летом мы переезжаем в Соединенные Штаты Америки». И стала нас учить каждый день.
Я сначала не понял правильно. Говорил всем, что еду в Определенный Штат Америки.
Люди говорили:
– Ишь ты, какой загадочный!
Мама считала, что не надо меня учить. Сначало надо поставить русский язык. Я не уверен, что это. Поставить – куда?
В России меня учила мама и еще Инна Ивановна. Она была моим логопедом. Мы занимались по учебникам; они стоят у меня на полке над столом. Я помню, как сказал Инне Ивановне, что Узорову зовут Ольга Васильевна, а Нефедову – Елена Алексеевна. Это авторы учебника. А она ответила, что это знать необязательно. Лишняя информация.
Я все время попадаю в разные ситуации, потому что не знаю, что нужно говорить, а что – нет.
Маминой ученице Маше я сказал, что Гриша уже стал дяденькой. У него росли волосы полоской на животе. Мама меня сильно ругала, а Гришка дал по заднему месту. Это было давно, лет семь мне тогда было. Совсем малыш.
Папиному начальнику я сказал:
– Извините, что не позвал вас на свой день рождения. Я хотел, но папа сказал, еще чего. Что он, друг тебе что ли?
Все это я произнес папиным голосом.
Папа неделю со мной не разговаривал.
…Давным-давно, когда я ходил в русскую школу, я совершил преступление. Теперь я это понимаю.
Миша Ложкин, Овик Гаспарян и Петька Матвейчук подошли ко мне на перемене и сказали:
– Дай десять рублей!
Я сказал, что у меня нет.
Тогда они спросили:
– Хочешь с нами дружить?
Я обрадовался. Конечно, я хочу. Со мной никто не разговаривал в школе. Только Игорь Мокроусов. Я ему помогал вырезать бабочку по труду. Сейчас я понимаю, что с Игорем было что-то немножко не так. Как и со мной. С ним тоже никто не дружил.
Тогда мои друзья сказали:
– Пойдем в магаз и сопрем бутылку колы.
Я не знал, что это значит «сопрем».
У нас за школой был магазин. Я никогда не выходил на улицу на перемене. У меня немножко побоялся живот. Как на горках или в самолете. Но мои друзья сказали:
– Не ссы, Барский! Мы же идем с тобой! Мы мигом вернемся обратно.
В магазине они мне велели положить бутылку маленькой колы в рукав свитера и пройти незаметно через кассу. Овик покупал сухари «Три корочки», а я прошел. Наверно, это смотрелось незаметно. Никто ничего не говорил.
На улице они отобрали у меня бутылку и кричали:
– Ну, круто же, Санек! Молоток!
Я прыгал с ними и кричал, что это круто.
Я давно исповедовал этот грех. И за второе преступление покаялся тоже.
…Тогда прошел мой день рождения и День труда. И мне