патронессе – Ольге Николаевне, такая же скромная и спокойная, а в придачу ещё очень красивая – блондинка с чёрными бровями. Пока она наливала чай, Николай откровенно любовался ею.
Александра Фёдоровна заметила интерес супруга:
– Скажите, Мари, – начала она по-французски, – это правда, что молодой барон Геккерн сделал вам предложение?
Белое лицо княжны побледнело ещё больше.
– Нет, мадам, это только слухи. Я бы чувствовала себя несчастнейшим существом, если бы должна была выйти за него замуж.
– Вот как? – тонкие брови царицы выгнулись дугой. – Странно, он мне показался приятнейшим кавалером.
– Он забавляет меня, вот и всё. Говорят, что господин Дантес более всего увлечён мадам Пушкиной, а она его поощряет.
– Наталья Николаевна Пушкина, по моему мнению, весьма скромная особа, при всей её редкой красоте, – убеждённо возразил царь.
По лицу императрицы пробежала тень – ей не понравилась подобная характеристика со стороны августейшего супруга, но она разумно не решилась возражать. За столом повисло неловкое молчание.
– Ваше величество, а вы не слышали игру талантливого бельгийского скрипача Иосифа Арто? – решила сменить тему Шишкина.
– Нет, мадам, а где он выступал? – вежливо спросил Николай.
– В доме нидерландского посланника Геккерна. Мы были там на прошлой неделе с Верой Фёдоровной Вяземской. О… потрясающий концерт! Кроме того, у барона всегда можно прикупить без пошлины какую-нибудь вещицу. Вот, мадам, этот браслет я как раз приобрела после концерта, – простодушно похвасталась пожилая фрейлина, не замечая, как побелело лицо императора.
Ланскому было известно, что даже за малейший заказ из-за границы государь уплачивал в городскую казну положенную пошлину. А Геккерн, пройдоха, постоянно получал значительные партии вещей якобы для личного пользования: и вино, и ткани, и картины… Вся его квартира, по слухам, была наполнена какими-то красивыми безделицами, которые он успешно продавал или менял, естественно, не платя в городскую казну ни копейки. Почему царь терпел голландского посланника, который беззастенчиво занимался торговлишкой, пользуясь своим привелегированным положением дипломата, было непонятно. Ланской подозревал, что Николай только и ждал случая выслать дипломата-спекулянта под благовидным предлогом. Однако пока таковой не находился, уж больно осторожным был барон.
Его размышления прервал звон брошенной ложки. Пётр вздрогнул и с волнением увидел, как разгневанный император медленно поднимается из-за стола во всю вышину своего большого роста.
– Извольте уплатить положенный налог, сударыня! – сдавленным голосом проговорил Николай Павлович, – и благодарите Бога, что здесь дети, а то бы я вам высказал всё, что говорю своим провинившимся подчинённым!
Он раздражённо бросил салфетку и, кинув сердитый взгляд на замеревшую с открытым ртом фрейлину, быстро вышел из комнаты. Ланской