скутер, а только новый набор инструментов. Или пластилин. Или пособия по анатомии. Когда пришел первый материальный успех, она словно проснулась: неужели на этих маленьких штучках можно заработать? Сын смеялся ей в лицо. В Америке и в Японии люди зарабатывали на них столько, что покупали себе виллы. А вот отец Маттео ничего не говорил. Потому что его не было. Отец Маттео покончил с собой, когда сыну было двенадцать лет.
Я не спрашивал его об этом, а сам он эту тему не затрагивал. Но все в городке знали: однажды утром инженер Лоренци не пришел на работу. Его нашли после полудня в сосновой роще недалеко от пристани: он повесился.
Мы с моим отцом часто говорили об этом. Меня интересовал простой вопрос: зачем? Окно, распахнутое во мрак. А ведь у этого человека были жена и сын, дома, хорошая работа… Но он ушел, как будто все, чего он добился в жизни, не стоило ломаного гроша. Он не страдал тяжелой болезнью в последней стадии, у него не было никаких серьезных проблем. Но Риккардо Лоренци покончил с собой. Мой отец устремлял взгляд в пустоту. Он не знал, что сказать. Обычно он с глубоким вздохом говорил: «Будь внимателен к своему другу. Или вот что: давай в ближайшие дни пригласим его на ужин?».
Маттео казался обычным подростком, с заморочками и недостатками, присущими его возрасту. Что творилось в его душе, неизвестно. Быть может, детская игра в армию монстров и армию доблестных воинов помогала ему разобраться в себе, понять, где Добро, а где Зло. Он переносил в пластилин извечную борьбу между двумя мирами, придавал ей форму, присваивал имя и ставил перед ней задачу. Чтобы потом поставить в шкаф.
Я тоже увлекся этой игрой. Регулярно бывал в доме Лоренци под предлогом, что помогаю ему делать домашние задания по латинскому и древнегреческому. «Ну ты и бездарь», – смеялся он, глядя на неуклюжие поделки, выходившие из моих рук. Но я уже втянулся, полюбил этот тихий уютный мир маленьких вещей. Оставив наполовину собранную модель в коробке, я корпел над изготовлением инопланетных чудищ. За окном могли сыпаться бомбы, но мне было не до того: я лепил головной убор для космического корсара. Я дважды обмотал голову корсара проволокой, и у меня получилось что-то похожее на шапку, хоть и сидела она криво. Вот оно, мое собственное маленькое чудище. Нечто, живущее у меня внутри, похожее на меня. Выходит, я даже любил их, эти свои уродливые миниатюры. Пусть краска на них ложилась комками, поверхность бугрилась, а деталям недоставало изящества – они были моей фотографией.
(Приятно думать, что сегодня Маттео Лоренци – главный художник крупной компании в Лос-Анджелесе. Одна фирма приобрела его миниатюрные армии Добра и Зла и создала на их основе видеоигру. Теперь эти персонажи, возникшие из бездны горя и одиночества, живут в домах у миллионов мальчишек. Союзники прыщавых подростков во всем мире, они стали для них отдушиной, а быть может, даже спасением.)
Элиза ушла, и я стал следить за Лаурой. Где-то во внешнем мире бушевали бури слухов о монстре с побережья.