нескольких стычек чадо стало завтракать в своем закутке. Мужа раздражал беспорядок, оставляемый Стасей за собой повсюду – ни одна вещь, побывавшая в руках Стаськи, не возвращалась на своё место. Муж досадовал, что Стась, налив для себя воду из фильтра в чайник, не наполняет фильтр снова, а ставит пустой на полку, не думая о тех, кому ещё может понадобиться фильтрованная вода. Мужу не нравилось, что чадо не считается с людьми, живущими рядом, не моет за собой посуду. Батарея грязных кружек выстраивается у кухонной раковины, Муж и Стась конфликтовали ежедневно, а Амаранта, понимая, что муж во многом прав, в таких случаях была буфером между ними, и ей доставалось с обеих сторон. Амаранта корила за всё себя. За то, что не смогла привить дочери аккуратность, что, любя её больше всего на свете, никогда не наказывала. За то, что не может отыскать слов, способных примирить близких ей людей, живущих под одной крышей…
В День пионерии у дочери родилась и уже несколько месяцев зрела мысль, найти себе работу в другом городе. Амаранта тот День пионерии не забудет никогда…
Вечером, вернувшись с работы домой, она застала мужа, сидящим на ступеньках мастерской. С первого взгляда поняла – пьян.
– С Днём пионерии тебя! – поприветствовал муж Амаранту неестественно бодрым голосом.
Почти каждый день Амаранта узнавала от мужа, какой сегодня праздник. В перерывах между дежурствами непраздничных дней в его календаре не осталось.
– Какие ты пионерские песни знаешь? Давай споём «Взвейтесь кострами…», – тщательно выговаривая слова непослушными губами, – предложил муж.
– Не хочется, – бесцветным голосом ответила Амаранта и пошла по дорожке к дому.
Муж уснул в мастерской, там он любил курить и смотреть телевизор лёжа. Мастерская вся насквозь пропиталась табачным дымом. На этот раз муж был в таком состоянии, что не смог бы преодолеть метры от мастерской до дома, даже если бы захотел. А уж о том, чтобы подняться на высокое крыльцо, не было и речи.
Амаранте не спалось. В три часа ночи она спустилась по ступенькам в сад, вошла в распахнутую настежь дверь мастерской. По пути подобрала на дорожке башмак. Другой так и остался на ноге беспокойно ворочавшегося во сне мужа. Амаранта стянула с него башмак и поставила рядом с первым у топчана. Выключила телевизор. Двери закрывать не стала, чтобы хоть немного проветрить задымленное и пропахшее винными парами помещение.
Свет в мастерской выключать не стала. В последнее время муж часто спотыкался и падал в темноте. Половину ночи Амаранта просидела на крыльце, глядя на звёзды. Острой, воющей боли, как в первые месяцы после замужества, не было. Только опустошение. Пустота внутри Амаранты вопреки законам физики была тяжёлая. Сухая… Горькая… Бессмысленная…
Озябнув, вернулась в дом и услышала из «китайского фонарика» голос Стаси:
– Хочешь, живи так дальше сама, а я больше не могу.
– Обещаю, за отпуск мы что-нибудь придумаем.
Амаранта уже знала, что отпуск она проведёт со Стаськой в яблочном городе…
А ведь не