и слушала повисшую между нами тишину. Странную тишину, ибо в ней призрачным эхом шумел и гудел далёкий аэропорт.
У которого свой, особенный, голос.
– По работе летите? – я всё же спросила.
Произнесла, когда молчать и слушать этот гул стало больше невозможно, а от обоюдного молчания появилось чувство неловкости.
Собственной дурости.
– Да, – он подхватил, заговорил торопливо и бодро, – планируем подписать контракт с немцами. Полгода шли переговоры и вот…
Контракт.
Ясно и понятно.
Он, смазывая объяснения, заразительно зевнул.
– Извините, – Гордеев, кажется, смутился.
А у меня возникли подозрения, что принцип: «Не спишь сам – не давай другим» люблю и претворяю в жизнь не только я.
Есть у нас что-то общее, да.
– Так и быть, – я, зевая в ответ, согласилась охотно.
– Всё-таки я вас разбудил.
– Да.
– Простите.
– Прощу, – я, снова зевая, головой согласно мотнула, уточнила мстительно, – часам к двенадцати. И даже индульгенцию вышлю. Голубиной почтой. Ждите.
– Варвара, вы всё же очаровательны, – Гордеев рассмеялся.
А я… я улыбнулась.
Сердиться на него долго как-то не получалось. Хотя с очаровательностью я бы и поспорила, не видел он меня по утрам, особенно во время сессии.
– А я эгоистичный дурак, – продолжал он, пожалуй, шутливо. – Готов каяться и извиняться. Просите что угодно, привезу из Берлина то, чего душа желает.
– Мне?! – я уточнила.
И растерялась.
От щедрости невиданного масштаба.
– Да, Варя, вам.
В голосе Гордеева послышалась улыбка.
А у меня перед глазами показался длинненький такой, как в мультиках, свиток, что мысленно раскатился на всю комнату. Привиделись соборы и дворцы, аккуратные улочки и старинные фахверковые дома.
Музейный остров.
И зоопарк со слоновьими воротами.
– Фотокарточку рейхстага, – в итоге буркнула я.
И вакцину от зависти.
Гордеев помолчал, а после скорее утвердил, чем спросил:
– Сердитесь?
Он издевается, да?
Конечно, я сержусь!
Мало того, что разбудили, можно сказать, ночью, так ещё и сообщили, что кто-то сваливает в Берлин со всеми его достопримечательностями и красотами, а кто-то остается в нашем родном и любимом городе, где каждый музей и здание, имеющее хоть какое-то историческое значение, изучено вдоль и поперек.
– Нет, не сержусь, – я, прогоняя остатки зависти, выдохнула и ответила уже серьёзно. – Ярослав, мне ничего не надо.
– Хорошо, – он отозвался после паузы, и его голос обиженным сделался, превратился в лёд. – Я вас понял, Варвара. Объявили посадку…
– Я поняла, – улыбку, что, кажется, вышла грустной, я скривила открывшему глаза еноту и показала язык. – Удачного полёта и мягкой посадки.
– Спасибо… Варя?
Он позвал.
Когда я почти отключилась, скользнула по экрану пальцем, но в последний миг замерла,