стражи, к конюшням. Данни ловил ртом воздух, однако одинаковые лабиринты улиц уже таяли перед его глазами, смешиваясь в однородную массу из кирпичей, проемов и дверей, сливающуюся в неразличимое месиво, словно грязь под ногами.
Из ближайшего переулка выскочили им наперекор стражники господина Шеппа, выставляя вперед пики. Энхе оглянулся назад, думая рвануть прочь, но и там их поджимали явившиеся преследователи. Впиваясь рукой в плечо брата, Данни старался не повалиться с ног. Теплая кровь уже пропитала всю его грудь и руку, спускаясь к штанам и пальцам.
Крики стражников и топот ног в грязной слякоти переулков сливался с звонким боем городских колоколов, не давая ему сосредоточиться. Наконечники пик витали то ли близко, то ли далеко. Соляр касался глаз парня, заставляя его щуриться от бликов и слез. Креветки, выделанные медью на нагрудниках стражи забавно золотились в, пробивающихся через нагромождения домов, лучах. Данни, подчиняясь уплывающему сознанию, улыбнулся от этого, словно идиот. То, как его брат бросил свой меч на землю, приказывая остальным сделать то же и сдаться, он уже не увидел.
Озаренная луной
И в бесконечных тех мирах, что строит Вечность, рушит в прах, нет смерти только тем из вас, кто чтит и помнит тот указ. То, что в неведомых словах, звучит, как песня в головах, как музыка глубоких вод, что звонкий, гулкий небосвод. И тот для Вечности есть сын, кто в сердце не себялюбим, кто не гордец, не лжепророк, тому отмерен вечный срок. Для вас, в круговороте дней, нет настояния важней, чем слово доблестных милонн, на разум чей сошел закон. Тот благороден, кто смирен, не обратится в вечный тлен, он знает древних текстов честь, лишь он из праведных и есть. И он тем знаменьем гоним, какое Вечность шепчет им, тем, что праведников чело, познать само бы не смогло. И ослушание – тем паче, все будет так. Никак иначе.
Сияющие лазурной голубизной моря, лучи Роиц Ицнай проникали своим чарующим светом в лунарий, извиваясь в причудливые узоры, проходя через стеклянные фрески, украшающие крышу. Их золотящийся голубой блеск струился внутрь, обволакивая своим сиянием все вокруг. Касаясь стен, украшенных изображениями Ицхиль, падая на пол и обнимая своим слегка холодным, уходящим ночным светом, ее за плечи.
Веки так и намеревались опуститься, тяжелым грузом клонясь вниз, но воля ее была сильнее плотской усталости. Находясь в этом священном месте, бодрость ее духа перекрывала любые телесные ощущения и лишь на своем богослужении она