еще никогда не дарили столько подарков. – Все прекрасно. Благодарю от всего сердца, отец.
Он неловко похлопывает меня по спине.
– А теперь быстренько собирайся. Сегодня ты им докажешь, что твое место здесь.
– Да, отец.
Я спешу сделать, как велено, и внутри крепнет решимость. Я им докажу. Я надену новое платье и цветы, а затем, как только Ритуал закончится, я надену и новую маску. И буду носить ее с такой гордостью, что даже Агда не сумеет меня отвергнуть.
Эта мысль вызывает веселую улыбку.
Мы добираемся до храма ранним вечером. Деревенская площадь уже вся забита – доброжелатели и любопытствующие зрители толкаются за место получше, девушки в церемониальных синих одеждах ждут, выстроившись в ряд перед ступенями храма, по обе стороны каждой девушки стоят ее родители. Отец занимает место рядом со мной, и в тот же миг звучат барабаны. К ступеням торжественно маршируют джату, готовясь к прибытию старейшины Дуркаса, их алые доспехи сверкают на фоне синего моря платьев, грубые боевые маски скалятся в тусклом вечернем свете. Каждая напоминает жуткое лицо демона, такую маску можно легко прикрепить к шлему или снова снять.
Поскольку двери еще не распахнулись, я разглядываю совершенно белые стены храма, его красную крышу. Красный – цвет святости. Цвет, которым должны истекать чистые девушки, когда их проверит старейшина Дуркас.
Пожалуйста, пусть моя кровь будет красной, пусть моя кровь будет красной, мысленно молюсь я.
Замечаю впереди Эльфриду, она вся напряжена. Наверняка думает о том же. Как и остальные девушки, она в последний раз открыла лицо и стоит, слегка сгорбившись, чтобы родимое пятно не так бросалось в глаза.
Храмовые двери со скрипом приходят в движение, толпа замолкает. Наверху лестницы появляется старейшина Дуркас, на его лице как всегда измученная, неодобрительная гримаса. Как и у большинства жрецов Ойомо, его долг – искоренять нечистоту и скверну. Потому его тело столь худое, а взгляд столь пристален. Религиозный пыл почти не оставляет места для пищи или чего-либо еще. Посреди гладко выбритой головы сияет золотая татуировка куру, символ солнца.
Старейшина простирает руки над толпой.
– Безграничный Отец благословляет вас, – произносит он нараспев.
– Безграничный Отец благословляет всех нас! – эхом разносится по всей площади.
Старейшина Дуркас поднимает к небу церемониальный клинок. Он вырезан из слоновой кости, он острее самого искусно заточенного клинка.
– И на четвертый день, – цитирует старейшина глубоким, раскатистым голосом, который он любит использовать в таких случаях, – он создал женщину опорой, чтоб мужчина вознесся к священным возможностям, божественной славе. Женщина есть величайший дар Отца роду мужскому. Отрада в самый тяжкий час. Утешение в…
Слова старейшины превращаются в низкий гул, мою кожу снова покалывает, под ней приливает кровь. И одновременно обостряются все чувства: ощущаю, как неподвижен воздух,