просто рад…»
Я просто рад,
что живу до весны,
что до самой весны
доживу,
что почувствую утром
я запах сосны
и, как будто в пятнадцать,
спою.
Будет холодно, зябко
и трепетно мне,
и опять страшно встретить
рассвет;
вот – друзья,
вот – прощанье,
вот – юность и бред,
и дорога, покрытая пылью, камнями,
и любовь вдалеке,
и черты размывает
той, что снится во снах,
что преследовать будут
уже в феврале
безнадёжной строкой на устах.
«Зимним вечером…»
Зимним вечером
нам было так хорошо вдвоём на детской площадке,
но прозвучала тревога, и мы спрятались в здании секты —
толпы людей, их толстые спины,
я держал тебя за руку до самой последней минуты,
когда вдруг почувствовал,
что рука моя пуста,
и я один – среди незнакомых
людей и полок, забитых консервами,
в секте,
где хранится секрет вечной молодости
и играет орган —
лишь педальные звуки,
хриплый гром вдоль всех стен
полнозвучней, чем тишина.
Я – Гефест
Я – Гефест,
во мне нет красоты,
чтоб обладать воистину прекрасным.
Я только следую за ней,
передаю, изображаю,
я – передатчик,
не предмет искусства.
Я тот, кто в темноте куёт
то, чем не сможет обладать,
чем никогда не сможет быть,
к чему приблизиться он не имеет права.
Своей натруженной рукой
я лишь испорчу красоту,
коль прикоснусь к ней в чистом виде.
Изгнанник вечный, брошенный на дно,
коль будет мне дана судьба
возвыситься, стать в ряд с прекрасным,
то будет лишь обман, и вновь
она достанется другому,
и вновь за молот я возьмусь.
Холостяк и Аполлон
Таких, как я, не любят просто так,
Их любят обязательно за что-то —
За деньги, за престижную работу
И по расчёту лишь вступают с ними в брак,
А где-то златокудрый Аполлон,
Как Пегий Дудочник, ведёт толпу девиц,
Не помня ни имён, ни лиц,
Природы он вершит закон!
Сам океан ему целует пятки,
Ревнивый ветер тонет в волосах,
И я – с обвисшим пузом и в трусах
Ищу с его пиров остатки.
Призрак
Я всё живу воспоминаниями,
Не претворившимися в жизнь,
Недополученными знаниями,
Во тьме кричу: «Окстись! Окстись!» —
Бледна, лишь белизной сияя,
Кровавый оставляя свет,
Она, явившись, умирает,
Мне подарив лишь свой скелет,
В сорочке – саване посмертном —
Лежит