пришла,
потом ушла,
Мы – пережившие чуму.
Война пришла,
потом – уйдёт,
Мы – пережившие войну.
Как грустно, что последний час,
И одинокий, и печальный,
Лишённый всех тревог глобальных,
Никто, никто, никто из нас,
нет, не переживёт.
Твой пульс
Где-то вдалеке
я слышу твой пульс
и мысли, которые я тебе приписал.
Ты смотришь на город,
тусклый, холодный,
и слышишь меня,
как я слышу тебя.
В мечтах
мы способны на подвиг,
на новую жизнь,
на счастливый финал,
но мы не изменимся,
почему же тогда
мы так ждём перемен?
Ведь и «мы» – это ложь,
ни секунды «нас» не было,
был лишь «я» в темноте
затянувшейся ночи.
Но приятно представить твой пульс, твои мысли,
врать себе, что их можно прочесть, прочитать,
и как будто увидеть тебя в своей комнате
в отраженье балкона, среди фонарей,
в теплоте тесноты
моих нищенских стен.
Воздух
В воздухе этом
я чувствую что-то от Юджина О’Нила
и от Теннесси Уильямса,
от Нового Орлеана,
джаза за углом,
конфетности виски на кончике языка
в нищенской майке на нищенском балконе,
любуясь людьми, спешащими со своих работ,
и я – драматург в предвкушении Бродвея,
в предвкушении, которое никогда не разрешится,
ждущий Америки, которая никогда не откроется,
поэтому к чёрту вас всех! —
поэтов и праведников тщеславословящего пустопорожия!
пишите свои стихи на заборах,
мою поэзию здесь никто никогда не напишет.
Нью-Йорк
Нью-Йорк —
сколько всего для меня в этом слове!
Чёрный силуэт Эмпайр-Стейт-Билдинга,
мазут Гудзона,
оазис Централ Парка,
свежесть Манхэттена.
Жёлтые кэбы несутся под дождём,
клаксоны играют джаз,
одеяло зонтов накрывает город.
Сумерки сменяются тьмой,
сияющей электрическим светом,
и Бродвей начинает свой праздник.
В метро читают вечерние газеты,
горожане, как воздух, растворяются
по спальным районам,
а холодная, жестяная архитектура домов
теперь служит лишь тем,
кто никому не служит
и без работы слоняется по этим улицам
в поисках новых слов для новых сценариев
и для новых пьес,
и все реплики здесь – шрифтом Courier,
и вся жизнь стучит мизансценой
по избалованным клавишам
в каком-нибудь вечном кафе
с вечным негром, набитым стандартами,
которые мы с вами слышим впервые,
потому что Нью-Йорк далёк от нас
и хорош лишь тем, что мечта всегда слаще.
И