тебя как зовут? – смущенно помолчав, спросил я.
– Эван Старк, – он наконец пожал мне руку, – рад познакомиться.
– Я слышал о тебе.
– А я слышал, ты знаток Шекспира. Какая у тебя любимая пьеса?
Я закусил губу, напустил на себя невозмутимость, не зная, то ли радоваться, что обрел единомышленника, то ли насторожиться.
– А что?
– Просто интересно.
– Ну, “Антоний и Клеопатра”.
– “Порфиру мне подай. Надень корону, – процитировал Эван. – Бессмертие зовет меня к себе”[83].
Я впился в него взглядом.
– Почему ты это сказал?
– В смысле?
– Почему ты выбрал именно эту цитату?
– Не знаю, она всегда мне нравилась. В ней говорится и о том, что значит быть человеком, и о наших желаниях. – Он с любопытством взглянул на меня: – А почему ты спрашиваешь?
– Нипочему, просто так. – Я решил не упоминать, что не раз использовал эту фразу в сочинении, которое подавал вместе с заявлением в ешиву, и даже вынес ее в заглавие. – А у тебя какая любимая?
– “Лир”. Но ничто не сравнится с сонетами.
– Правда?
– Мне их читала мама, когда я был маленький, – пояснил он. – “Ни Марса меч, ни битвы пламена преданья о тебе не изведут. Ты будешь вечно шествовать вперед, забвение и смерть переборов”[84]. Эти строчки меня убаюкивали. Странно, правда?
– Да, – ответил я, догадываясь, что меня проверяют, хотя и не понимал, в связи с чем. Я вновь беспокойно оглядел толпу, выискивая Ноаха, мне хотелось, чтобы кто-нибудь – кто угодно – увел меня прочь. – Странно.
– Выпей. – Эван протянул мне стаканчик, на этот раз настойчивее. – А то ты так озираешься, что мне даже неловко.
– Нет, я…
– Давай, Иден. За новую дружбу, подкрепленную бодрящей жидкостью.
– Я за рулем.
– Все за рулем. Один стаканчик. Отказываться невежливо. К уходу уже протрезвеешь.
Я взял стаканчик, поднес к губам.
– Погоди, – Эван остановил меня, – сперва нужно сказать тост.
– Тост?
– Мы же не дикари.
– Я не знаю тостов.
– И еще называешь себя ученым человеком. Что, ни одного? – Он покачал головой. – “Тот, кто превращается в зверя, избавляется от боли быть человеком”, – торжественно произнес он, поднял стаканчик и допил остатки. Я глубоко вздохнул и принялся пить, жидкость обжигала горло. – Знаешь эту фразу?
– Нет, – ответил я. Глаза у меня слезились.
– Доктора Джонсона[85] надо знать. – Он прижал мой стаканчик к моей груди. – Допивай, – велел он, и я повиновался. – Хоть расслабишься.
– Что это было?
– Самодельный коктейль. – Он вырвал из рук проходящего две банки пива. Тот обернулся, хотел возразить, но, увидев, кто отнял пиво, решил промолчать. Эван протянул мне банку: – Расслабляйся, наслаждайся, будь собой.
Я открыл пиво, выпил с ним. Он спросил, откуда я, почему переехал в Зайон-Хиллс. В голове моей туманилось, комната превратилась в неопределимое пространство, освещенное вращающимися огнями. Я потряс