Пардес. Дэвид Хоупен

мышечную массу. По правде говоря, я не понимал, куда еще больше, но мои соображения на этот счет вряд ли кого-то волнуют – какой из меня культурист? – Радоваться надо, что ему повезло. Жаль, что мне не повезло.

      Эвана его слова не убедили; он повернулся ко мне:

      – Я слышал, ты говорил с Блумом.

      Я нахмурился, выпрямил ноги.

      – И что?

      – Что ты делал у него в кабинете?

      – Он вызвал меня к себе.

      – Зачем?

      – Поговорить, – нервно ответил я.

      Амир поднял глаза от учебника по физике, встревоженно посмотрел на Эвана.

      – О чем?

      На миг я подумал, не рассказать ли Эвану о совете, который дал мне Блум. Наверное, мы посмеялись бы и это разрядило бы обстановку.

      – О том о сем.

      – Как мило. – Эван холодно улыбнулся. – О политике? О социологии? Он дал тебе понять, что ты особенный?

      – Эван, – вмешался Амир, – остынь.

      – Почему тебя это так волнует? – удивился я. – Он просто хотел познакомиться со мной поближе.

      – На твоем месте я был бы осторожнее. – Эван взял протянутый Оливером косяк. – Ему соврать как нефиг делать.

      – Господи, Эв. – Ноах жевал уже второй батончик. – Чего ты вдруг взъелся на Блума? Вы же с ним обычно неразлучны.

      – Просто странно, и все, – пояснил Эван.

      Я настороженно прислонился к стене.

      – Что странно?

      – А то, – ответил Эван, – что с Блумом говорил только ты и только тебя не наказали – такое вот совпадение.

      – Понятия не имею, о чем ты. Я ничего ему не сказал.

      И это правда: когда Блум упомянул об Эване, я ничего не ответил и словом не обмолвился о вечеринке у Донни. Я не сделал ничего дурного – если, конечно, не считать предательством то, что я согласился прочитать Йейтса.

      Прозвенел звонок, обеденный перерыв закончился.

      – Это мы еще посмотрим. – Эван затушил косяк и через окно залез обратно в школу.

* * *

      В воскресенье у меня было первое занятие с репетитором. Его офис располагался на Линкольн-роуд между грязной забегаловкой (окна в разводах сажи, дюжина телевизоров транслируют игру “Долфинс”[113], в зале сидят без дела мотоциклисты) и модной, хорошо освещенной кофейней. Я пришел рано, подумывал, не зайти ли позавтракать, рассматривал белый интерьер кофейни, толпящихся посетителей, снующих официантов. Но вместо этого сделал несколько кругов по кварталу, вспоминая стихотворения Йейтса.

      Я вошел в офис, вежливо постучал в непримечательную дверь, на которой выцветшей краской было выведено “А. Берман”.