из германцев, а современный европейский фольклор постановил, что фризы самые глупые. Про фризов столько же анекдотов (и похожих), как в России про чукчей. И сами фризы про себя анекдоты рассказывают – они добродушные.
Приехал я ночью, иду в гостиницу – темно, холод от холодного моря. Чуть не врезался в столб – кто-то догадался: посреди лощади столб вкопал. Едва уберегся: со столба свисает огромная цепь, на уровне головы болтается булыжник на цепи, в пуд весом.
Под булыжником освещена надпись:
«Это осфризский определитель погоды.
Если камень холодный – значит холодно.
Если камень горячий – значит, солнечный день.
Если камень мокрый – значит, дождь.
Если камень качается – значит, сильный ветер.
Если вы расшибли голову о камень – значит, вы еще глупее фризов»
Совершенное концептуальное произведение, лучше Бойса и Дюшана, причем с глубоким культурным смыслом.
Вот бы в музеях современного искусства такие ставить – для определения ценности искусства. Только вместо булыжников – вешать кураторов. (Maxim Kantor21 сентября 2012 г. в 22:27. ОПРЕДЕЛИТЕЛЬ ГАРМОНИИ)
Перельман (даже) – не улыбнулся. Ещё до рождения Перельмана всё давно сказано, и теперь говорить было не о чем. Перельман вышел из ресторана.
Вот только его душа у монитора всё еще не решила: будет ли Хельга ожидать его при выходе из ресторации, или ему придется её догонять: от добра добра не ищут; к (человеческому) злу это тоже относится.
С одним Перельман был не согласен. Переход в виртуальность «серой» зоны (Украина-окраина) создавал не иллюзию свободы, а лишь (постмодерно’вое) чувство вседозволенности.
Так что «внутренне встроенный» в европейский колониализм Максим Карлович очень напрасно приписал всему удобную ему лично окончательность.
Ещё (и за этим) – на Украину следовало отправиться самому (какой-то своей ипостасью): убедиться, что с человечеством не покончено.
Как же не любить женщину? Она нам Бога родила. (Николай Островский)
Перельман не рассматривал женщину как проход в инобытие (восприятия). Перельман вообще не рассматривал женщину как средство. Перельман понимал женщину настоящей, всамделишной (воплощающей тонкий мир).
И не имело значения, что помянутая ранее Хельга таковой не оказалась. Чтобы решить, как физически забросить телесного Перельмана в ad marginem (посредством ли соития с Хельгой, или – посредством от неё бегства), душа Перельмана естественным образом читала хорошую версификацию:
Я вел расстреливать бандитку.
Она пощады не просила.
Смотрела гордо и сердито.
Платок от боли закусила.
Потом сказала: «Слушай, хлопец,
Я всё равно от пули сгину.
Дай перед тем, как будешь хлопать,
Дай поглядеть на Украину.
По Украине кони скачут
Под стягом с именем Бандеры.
И вот здесь-то даже «здешнему» Перельману подумалось: а ведь теперь у меня, как у той кошки, девять жизней (он знать не знал, сколько); и что бы мне