в шесть футов тянулась вдоль всего двора, укрывая их от глаз инаковерцев, пока они молились, обратившись лицом к занимающемуся на востоке свету.
Но черт с ней, с приватностью, черт бы побрал эту стену, черт бы побрал эту вонь, думал теперь Густад. Они покупали «Одомос» тюбик за тюбиком, втирали его во все открытые части тела, но проклятые москиты продолжали жужжать, кусать и сводить с ума. По загадочной причине мазь наименее эффективно действовала на Густада. Полночи он чесался, прихлопывал москитов и ругался.
Да еще Дильнаваз, видно, чтобы окончательно лишить его рассудка, рассказала ему о том, что в детстве у нее был сосед, обладавший иммунитетом от москитов.
– Это чистая правда, – говорила она. – Когда был маленьким мальчиком, он как-то съел огромное количество москитов. То ли нарочно, то ли по ошибке, неизвестно. Ну, ты знаешь, как дети все тащат в рот.
Но с тех пор москиты прекратили кусать этого мальчика. И, став взрослым, он превратился в москитостойкого мужчину. Насекомые садились на его кожу, забирались ему в волосы, заползали под одежду, но никогда не кусали. Вероятно, те, которых он съел, изменили состав его крови и запах тела, сделав его как бы одним из них. И его их жужжание и кружение не раздражало, он говорил, что для его ушей это было все равно что любовная серенада.
– Ну и что ты предлагаешь? – огрызнулся Густад, шлепая себя по лицу, плечам и груди. – Перестать пользоваться «Одомосом» и начать жевать москитов?
А потом цена на «Одомос» подскочила вместе с ценами не только на предметы роскоши, но и на все необходимое, начиная со спичек и заканчивая гигиеническими прокладками.
– Этот налог на помощь беженцам, – высказался Густад, – всех нас превратит в беженцев.
И словно всех этих проблем было мало, Рошан и Дариуш стали требовать старые газеты. Им это нужно было для школы – тоже сбор в пользу беженцев. Учителя организовывали соревнования, принесенная учениками макулатура взвешивалась каждое утро, результаты оглашались на общем собрании. Англоязычные газеты складывались отдельно, потому что качество их печати было выше, чем у местных, и их на килограмм требовалось больше.
Дильнаваз пыталась объяснить Рошан и Дариушу источники их семейного бюджета: единственная для них возможность каждый месяц оплачивать счет за подписку – это продавать старые газеты джарипуранавалле[115]. Но дети умоляли, говорили, что учителя будут сердиться, если они придут с пустыми руками, и Густад разрешил им взять по пять экземпляров «Джем-И-Джамшед»[116].
Дариуш заявил, что предпочитает пять штук «Таймс оф Индия», потому что друзья будут смеяться над газетами парсийских баваджи. Густад и слышать ничего подобного не желал.
– Ты должен гордиться своим наследием. Бери «Джем-И-Джамшед» или не получишь ничего.
Тогда Дариуш решил пройтись по соседям, спросить, нет ли у них ненужных газет. Отец только посмеялся над ним: